Когда они прибыли, Блейз выпрыгнул из кузова с сумкой вруке. Боуи взял ее.

– Я отнесу это в дом. А ты хочешь поколоть двора. Блейз внедоумении уставился на него.

Боуи указал на амбар. Несколько сараев, построенныхзигзагом, соединяли его с домом. Груда чурбанов, ждущих, когда их расколют,лежала у стены одного из сараев. Некоторые напилили из клена, другие из сосны,так что на коре кое-где виднелись потеки застывшей смолы. Перед грудой стояластарая колода с воткнутым в нее топором.

– Ты хочешь поколоть дрова, – повторил Губерт Боуи.

– Ох, – вырвалось у Блейза первое слово, которое он произнесв их присутствии.

Боуи наблюдали, как он подошел к колоде, вытащил из неетопор. Осмотрел его. Потом положил в пыль. Собаки прыгали и лаяли. Маленькиеколли верещали пронзительнее всех остальных.

– Ну? – спросил Боуи.

– Сэр, я никогда не колол дрова.

Боуи бросил сумку на молнии в пыль. Подошел, поставил наколоду кленовый чурбан. Плюнул на ладонь, потер руки, взял топор. Блейзпристально следил за каждым его движением. Боуи вскинул топор над головой,потом руки пошли вниз. От удара чурбан разлетелся на две половинки.

– Вот. Их можно класть в печь. – Он протянул топор Блейзу. –Теперь ты.

Блейз поставил топор между ног, плюнул на ладонь, потерруки. Вскинул топор над головой, вспомнил, что не поставил на колоду чурбан.Поставил, вновь вскинул топор, ударил. Чурбан развалился на две половинки,почти такие же ровные, как у Боуи. Блейз порадовался своему успеху. А вследующее мгновение уже лежал в пыли, в правом ухе звенело от крепкого ударасухой, сильной руки Боуи.

– За что? – спросил Блейз, глядя на Боуи снизу вверх.

– Не знаешь, значит, как колоть дрова, – хмыкнул Боуи. – Ипрежде чем ты скажешь, что твоей вины тут нет… парень, моей тоже нет. А теперьты хочешь поколоть дрова.

Его поселили в крохотной каморке на третьем этаже ветхогодома. Места хватало только для кровати и комода. Стекла в единственном окнепокрывал такой слой пыли, что за ними все искажалось. Ночью в комнате былохолодно, по утрам – еще холоднее. Холод у Блейза недовольства не вызывал, не точто чета Боуи. Они как раз вызывали все большее недовольство, которое перерослов антипатию, а потом и вовсе в ненависть. Накапливалась она медленно. У Блейзапо-другому и не бывало. Росла сама по себе, а когда выросла, пышно распустиласькрасными цветами. Эта была та ненависть, которую человеку интеллигентному знатьне дано. Чистая ненависть, не замутненная рефлексией.

В те осень и зиму он переколол много дров. Боуи пыталсянаучить его доить коров, но у Блейза не получалось. Как говорил Боуи, у Блейзабыли грубые руки. Коровы нервничали, как бы нежно он ни пытался браться засоски. Их нервозность приводила к тому, что перекрывались молочные протоки.Поток превращался в ручеек, а потом полностью иссякал. За это Боуи никогда ненадирал ему уши и не бил по затылку. Он не желал приобретать доильные агрегаты,не верил в доильные агрегаты, говорил, что они годятся только для коров врасцвете сил, но признавал, что ручная дойка – это талант. А потому нельзянаказывать человека за то, что таланта этого у него нет. Не будешь женаказывать того, кто не умеет писать, как он говорил, стиши.

– Зато ты умеешь колоть дрова, – добавлял он без тениулыбки. – К этому у тебя большие способности.

Блейз колол чурбаны и носил поленья, заполняя дровяной ящикна кухне четыре, а то и пять раз в день. Дом можно было обогревать и печнымтопливом, но Губерт Боуи пользовался им только в феврале. Потому что стоило онодорого. Блейз также расчищал подъездную дорожку длиной в девяносто футов послекаждого снегопада, скидывал с сеновала сено, чистил коровник и мыл полы в доме.

По будням он вставал в пять утра, чтобы покормить коров (вчетыре, если шел снег) и позавтракать до того, как подъедет желтый автобус, которыйотвозил его в школу. Боуи, если б могли, конечно же, не отпускали бы егоучиться, но такой возможности у них не было.

В «Хеттон-хаузе» Блейз слышал разные истории о школах – какхорошие, так и плохие. Большинство плохих рассказывали ребята постарше, которыеходили в среднюю школу Фрипорта. Блейз был еще слишком юн для этой школы. Живяу Боуи, он ходил в школу Первого района Камберленда, и ему там нравилось.Нравилась учительница. Нравилось заучивать стихотворения, вставать во времяурока и декламировать: «Аркой выгнулся мост…»[31]. Он декламировал этистихотворения, стоя в красно-черной клетчатой куртке (он ее не снимал послетого, как однажды где-то оставил, когда они отрабатывали эвакуацию из школы вслучае пожара), зеленых фланелевых штанах и зеленых резиновых сапогах,вытянувшись во все свои пять футов и одиннадцать дюймов (рядом с ним другиешестиклассники казались карликами), с сияющим лицом и вмятиной во лбу. Никто несмеялся над Блейзом, когда он читал выученные наизусть стихи.

У него появилось много друзей – хотя все знали, что он изсиротского приюта, – потому что он ни над кем не издевался, никого не задирал.И никогда не дулся. На игровой площадке Блейз был всеобщим любимцем. Иной разтаскал на своих плечах сразу троих первоклассников. Он никогда не пользовалсяпреимуществом в росте и силе. Случалось, в игре его пытались повалитьодновременно пять, шесть, семь игроков, он качался из стороны в сторону, обычноулыбаясь, подняв к небу изувеченное лицо, и в конце концов падал, как дом, подрадостные крики остальных. Миссис Васлевски, католичка, однажды во время своегодежурства на игровой площадке увидела, как он таскает на себе первоклассников,и начала называть его святым Франциском малышей.

Миссис Чини поощряла его интерес к чтению, письму, истории.Она сразу поняла, что для Блейза математика (он называл ее арифметикой) –темный лес. Однажды попыталась учить его, но он сразу побледнел и, как ейпоказалось, чуть не грохнулся в обморок.

Он соображал медленно, но не был умственно отсталым. Кдекабрю продвинулся от приключений Дика и Джейн, которые читали первоклашки, к«Дорогам ко всему», историй для третьего класса. Она дала ему классическиекомиксы, которые держала в картонных папках, и разрешила взять их домой, указавв записке, что чтение этих комиксов – его домашнее задание. Любимым стал,конечно же, «Оливер Твист», которого Блейз перечитывал снова и снова, пока незаучил наизусть.

Эта новая жизнь плавно перетекла в январь и моглапродолжиться до весны, если бы не помешали два события. Блейз убил собаку ивлюбился.

* * *

Он ненавидел колли, но ему вменялось в обязанность кормитьсобак. Они были чистопородными, но плохая еда и постоянное пребывание в вольереприводили к тому, что они становились уродливыми и нервными. Большинство отличалосьтрусостью, и при попытке погладить их, они отпрыгивали в сторону. Они моглибросаться на тебя, лаять и скалить зубы, только для того, чтобы тут жеотскочить и попытаться зайти с другой стороны. Иногда они нападали сзади. Моглилегонько прихватить за икру или ягодицу, прежде чем отпрыгнуть. А во времякормежки поднимали жуткий гвалт. Губерт Боуи собак не касался. Ими занималасьисключительно миссис Боуи. Носилась с ними, как курица с яйцом. Всегда надевалакрасную куртку, когда приходила к собакам, и в некоторых местах куртка этастала желтовато-коричневой от налипшей на нее шерсти.