Да, замечательное у нас правительство, просто замечательное!Ты только послушай. Был там один вольный негр из Огайо – мулат, почти такой жебелый, как белые люди. Рубашка на нем белей снега, шляпа так и блестит, и одетон хорошо, как никто во всем городе: часы с цепочкой на нем золотые, палка ссеребряным набалдашником – просто фу-ты ну ты, важная персона! И как бы тыдумал? Говорят, будто он учитель в каком-то колледже, умеет говорить на разныхязыках и все на свете знает. Да еще мало того. Говорят, будто он имеет правоголосовать у себя на родине. Ну, этого я уж не стерпел. Думаю, до чего ж мыэтак дойдем? Как раз был день выборов, я и сам хотел идти голосовать, кабы нехлебнул лишнего, а когда узнал, что есть у нас в Америке такой штат, где этомунегру позволят голосовать, я взял да и не пошел, сказал, что больше никогдаголосовать не буду. Так прямо и сказал, и все меня слышали. Да пропади пропадомвся страна – все равно я больше никогда в жизни голосовать не буду! И смотриты, как этот негр нахально себя ведет: он бы и мне дороги не уступил, кабы яего не отпихнул в сторону. Спрашивается, почему этого негра не продадут саукциона? Вот что я желал бы знать! И как бы ты думал, что мне ответили? «Его,говорят, нельзя продать, пока он не проживет в этом штате полгода, а он ещестолько не прожил». Ну, вот тебе и пример. Какое же это правительство, еслинельзя продать вольного негра, пока он не прожил в штате шести месяцев? А ещеназывается правительство, и выдает себя за правительство, и воображает, будтооно правительство, а целые полгода с места не может сдвинуться, чтоб забратьэтого жулика, этого бродягу, вольного негра в белой рубашке и…

Папаша до того разошелся, что уж не замечал, куда его несутноги, – а они его не больно-то слушались, так что он полетел вверх тормашками,наткнувшись на бочонок со свининой, ободрал себе коленки и принялся ругаться начем свет стоит; больше всего досталось негру и правительству, ну и бочонкутоже, между прочим, влетело порядком. Он довольно долго скакал по комнате,сначала на одной ноге, потом на другой, хватаясь то за одну коленку, то задругую, а потом как двинет изо всех сил левой ногой по бочонку! Только напрасноон это сделал, потому что как раз на этой ноге сапог у него прорвался и двапальца торчали наружу; он так взвыл, что у кого угодно поднялись бы волосыдыбом, повалился и стал кататься по грязному полу, держась за ушибленныепальцы, а ругался он теперь так, что прежняя ругань просто в счет не шла. Послеон и сам это говорил. Ему приходилось слышать старика Соуберри Хэгана в еголучшие дни, так будто бы он и его превзошел; но, по-моему, это уж он хватилчерез край.

После ужина отец взялся за бутыль и сказал, что виски емухватит на две попойки и одну белую горячку. Это у него была такая поговорка. Ярешил, что через какой-нибудь час он напьется вдребезги и уснет, а тогда яукраду ключ или выпилю кусок бревна и выберусь наружу; либо то, либо другое. Онвсе пил и пил, а потом повалился на свое одеяло. Только мне не повезло. Он неуснул крепко, а все ворочался, стонал, мычал и метался во все стороны; и такпродолжалось очень долго. Под конец мне так захотелось спать, что глаза самисобой закрывались, и не успел я опомниться, как крепко уснул, а свеча осталасьгореть.

Не знаю, сколько времени я проспал, как вдруг раздалсястрашный крик, и я вскочил на ноги. Отец как сумасшедший метался во все стороныи кричал: «Змеи!» Он жаловался, что змеи ползают у него по ногам, а потом вдругподскочил да как взвизгнет, – говорит, будто одна укусила его в щеку, – но яникаких змей не видел. Он начал бегать по комнате, все кругом, кругом, а самкричит: «Сними ее! Сними ее! Она кусает меня в шею! « Я не видывал, чтобы учеловека были такие дикие глаза. Скоро он выбился из сил, упал на пол, а самзадыхается; потом стал кататься по полу быстро-быстро, расшвыривая вещи во всестороны и молотя по воздуху кулаками, кричал и вопил, что его схватили черти.Мало-помалу он унялся и некоторое время лежал смирно, только стонал, потомсовсем затих и ни разу даже не пикнул. Я услышал, как далеко в лесу ухает филини воют волки, и от этого тишина стала еще страшнее. Отец валялся в углу. Вдругон приподнялся на локте, прислушался, наклонив голову набок, и говорит едваслышно:

– Топ-топ-топ – это мертвецы… топ-топ-топ… они за мной идут,только я-то с ними не пойду… Ох, вот они! Не троньте меня, не троньте! Рукипрочь – они холодные! Пустите… Ох, оставьте меня, несчастного, в покое!..

Потом он стал на четвереньки и пополз и все проситмертвецов, чтоб они его не трогали; завернулся в одеяло и полез под стол, а самвсе просит, потом как заплачет! Даже сквозь одеяло было слышно.

Скоро он сбросил одеяло, вскочил на ноги как полоумный,увидел меня и давай за мной гоняться. Он гонялся за мной по всей комнате соскладным ножом, звал меня Ангелом Смерти, кричал, что он меня убьет, и тогда яуже больше не приду за ним. Я его просил успокоиться, говорил, что это я, Гек;а он только смеялся, да так страшно! И все ругался, орал и бегал за мной. Одинраз, когда я извернулся и нырнул ему под руку, он схватил меня сзади за курткуи… я уже думал было, что тут мне и крышка, однако выскочил из куртки сбыстротой молнии и этим спасся. Скоро старик совсем выдохся: сел на пол,привалившись спиной к двери, и сказал, что отдохнет минутку, а потом уж убьетменя. Нож он подсунул под себя и сказал, что поспит сначала, наберется сил, атам посмотрит, кто тут есть.

Он очень скоро задремал. Тогда я взял старый стул спровалившимся сиденьем, влез на него как можно осторожнее, чтоб не наделатьшуму, и снял со стены ружье. Я засунул в него шомпол, чтобы проверить, заряженооно или нет, потом пристроил ружье на бочонок с репой, а сам улегся забочонком, нацелился в папашу и стал дожидаться, когда он проснется. И до чегоже медленно и тоскливо потянулось время!

– Вставай! Чего это ты выдумал?

Я открыл глаза и оглянулся, силясь понять, где же это янахожусь. Солнце уже взошло, – значит, я спал долго. Надо иной стоял отец; лицоу него было довольно хмурое и к тому же опухшее. Он сказал:

– Что это ты затеял с ружьем?

Я сообразил, что он ничего не помнит из того, что вытворялночью, и сказал:

– Кто-то к нам ломился, вот я и подстерегал его.

– А почему же ты меня не разбудил?

– Я пробовал, да ничего не вышло: не мог вас растолкать.

– Ну ладно… Да не стой тут без толку, нечего языком чесать!Поди погляди, не попалась ли на удочки рыба к завтраку. И через минуту приду.