Напоследок я вырвал у себя клок волос, хорошенько намочилтопор в крови, прилепил волосы к лезвию и зашвырнул топор в угол. Потом взялпоросенка и понес его, завернув в куртку (чтобы не капала кровь), а когдаотошел подальше от дома, вниз по течению реки, то бросил поросенка в реку. Тутмне пришла в голову еще одна штука. Я достал из челнока мешок с мукой и старуюпилу и отнес их в дом. Я поставил мешок на старое место и прорвал в нем снизудыру пилой, потому что ножей и вилок у нас не водилось, – отец, когда стряпал,управлялся одним складным ножом. Потом протащил мешок шагов сто по траве ичерез ивовые кусты к востоку от дома, где было мелкое озеро миль в пятьшириной, все заросшее тростником, – уток там тоже под осень бывало очень много.С другой стороны из озера вытекала заболоченная речка или ручей, которыйтянулся на много миль – не знаю куда, только не впадал в реку. Мука сеялась всюдорогу, так что получилась тоненькая белая стежка до самого озера. Я еще бросилтам папашин точильный камень, чтобы похоже было, будто бы это случайно. Потомзавязал дыру в мешке веревочкой, чтобы мука больше не сыпалась, и отнес мешоквместе с пилой обратно в челнок.

Когда почти совсем стемнело, я спустил челнок вниз по рекедо такого места, где ивы нависли над водой, и стал ждать, пока взойдет луна. Япривязал его покрепче к иве, потом перекусил малость, а после того улегся надно выкурить трубочку и обдумать свой план. Думаю себе: они пойдут по следумешка с камнями до берега, а потом начнут искать мое тело в реке. А там пойдутпо мучному следу до озера и по вытекающей из него речке искать преступников,которые убили меня и украли вещи. В реке они ничего искать не станут, кромемоего мертвого тела. Скоро им это надоест, и больше они беспокоиться обо мне небудут. Ну и отлично, а я смогу жить там, где мне захочется. Остров Джексона мневполне подходит, я этот остров хорошо знаю, и там никогда никого не бывает. Апо ночам можно будет переправляться в город: пошатаюсь там и подтибрю, что мненужно. Остров Джексона – самое для меня подходящее место.

Я здорово устал и не успел опомниться, как уснул.Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Я сел и огляделся по сторонам,даже испугался немного. Потом вспомнил. Река казалась очень широкой, во многомиль шириной. Луна светила так ярко, что можно было сосчитать все бревна,которые плыли мимо, черные и с виду неподвижные, очень далеко от берега. Кругомстояла мертвая тишина, по всему было видать, что поздно, и пахло по-позднему.Вы понимаете, что я хочу сказать… не знаю, как это выразить словами.

Я хорошенько потянулся, зевнул и только хотел было отвязатьчелнок и пуститься дальше, как вдруг по воде до меня донесся шум. Я прислушалсяи скоро понял, в чем дело: это был тот глухой ровный стук, какой слышишь, когдавесла ворочаются в уключинах тихой ночью. Я поглядел сквозь листву ивы – так иесть: далеко, около того берега, плывет лодка. Я не мог разглядеть, сколько вней человек. Думаю, уж не отец ли, хоть я его и не ждал. Он спустился ниже меняпо течению, а потом подгреб к берегу по тихой воде, причем проплыл так близкоот меня, что я мог бы дотронуться до него дулом ружья. И правда, это был отец –да еще трезвый, судя по тому, как он работал веслами.

Я не стал терять времени. В следующую минуту я уже летелвниз по течению, без шума, но быстро, держась в тени берега. Я сделал мили двес половиной, потом выбрался на четверть мили ближе к середине реки, потому чтоскоро должна была показаться пристань и люди оттуда могли увидеть и окликнутьменя. Я старался держаться среди плывущих бревен, а потом лег на дно челнока ипустил его по течению. Я лежал, отдыхая и покуривая трубочку, и глядел в небо,– ни облачка на нем. Небо кажется таким глубоким, когда лежишь на спине влунную ночь; раньше я этого не знал. И как далеко слышно по воде в такую ночь!Я слышал, как люди разговаривают на пристани. Слышал даже все, что они говорят,– все до единого слова. Один сказал, что теперь дни становятся все длинней, аночи все короче. Другой ответил, что эта ночь, ему думается, не из коротких, –и тут они засмеялись; он повторил свои слова – и они опять засмеялись; потомразбудили третьего и со смехом пересказали ему; только он не засмеялся, – онбуркнул что-то отрывистое и сказал, чтоб его оставили в покое. Первый заметил,что он непременно это расскажет своей старухе, – ей, наверно, очень понравится;но это сущие пустяки по сравнению с теми шуточками, какие он отпускал в своевремя. Я услышал как один из них сказал, что сейчас около трех часов и оннадеется – рассвет задержится не больше чем на неделю. После этого голоса сталивсе удаляться и удаляться, и я уже не мог разобрать слов, слышал только неясныйговор да время от времени смех, и то, казалось, очень издалека.

Теперь я был много ниже пристани. Я привстал и увидел миляхв двух с половиной ниже по течению остров Джексона, весь заросший лесом, – онстоял посредине реки, большой, темный и массивный, словно пароход без огней.Выше острова не видно было и следов отмели – вся она была теперь под водой.

До острова я добрался в два счета. Я стрелой пронесся мимоверхней его части – такое быстрое было течение, – потом выше, и в стоячую водуи пристал с той стороны, которая ближе к иллинойсскому берегу. Я направилчелнок в глубокую выемку берега, которую знал давно; мне пришлось раздвинутьветви ивы, чтобы попасть туда; а когда я привязал челнок, снаружи его никто незаметил бы.

Я вышел на берег, сел на бревно в верхней части острова истал смотреть на широкую реку, на черные плывущие бревна и на город в трехмилях отсюда, где еще мерцали три-четыре огонька. Огромный плот плыл по реке:сейчас он был милей выше острова, и посредине плота горел фонарь. Я смотрел,как он подползает все ближе, а когда он поравнялся с тем местом, где я стоял,кто-то там крикнул: «Эй, на корме! Бери правей! « Я слышал это так ясно, какбудто человек стоял со мной рядом.

Небо стало понемногу светлеть; я пошел в лес и лег соснутьперед завтраком.

Когда я проснулся, солнце поднялось так высоко, что,наверно, было уже больше восьми часов. Я лежал на траве, в прохладной тени,думая о разных разностях, и чувствовал себя довольно приятно, потому что хорошоотдохнул. В просветы между листвой видно было солнце, но вообще тут росли всебольше высокие деревья, и под ними было очень мрачно. Там, где солнечный светпросеивался сквозь листву, на земле лежали пятнышки вроде веснушек, и этипятнышки слегка двигались, – значит, наверху был ветерок. Две белки уселись насучке и, глядя на меня, затараторили очень дружелюбно.