– Да что ты! – говорит. – Ведь чародей может вызвать целоеполчище духов, и они тебя вмиг изрубят, не успеешь «мама» выговорить. Ведь онивышиной с дерево, а толщиной с церковь.

– Ну, – говорю, – а если мы тоже вызовем духов себе напомощь, побьем мы тех, других, или нет?

– Как же это ты их вызовешь?

– Не знаю. А те как вызывают?

– Как? Потрут старую жестяную лампу или железное кольцо, итогда со всех сторон слетаются духи, гром гремит, молния кругом так и сверкает,дым клубится, и все, что духам ни прикажешь, они сейчас же делают. Им ничего нестоит вырвать с корнем дроболитную башню и трахнуть ею по голове директоравоскресной школы или вообще кого угодно.

– Для кого же это они так стараются?

– Да для всякого, кто потрет лампу или кольцо. Ониповинуются тому, кто трет лампу или кольцо, и должны делать все, что он велит.Если он велит выстроить дворец в сорок миль длиной из одних брильянтов инаполнить его доверху жевательной резиной или чем ты захочешь и похитить дочькитайского императора тебе в жены, – они все это должны сделать, да еще за однуночь, прежде чем взойдет солнце. Мало того: они должны таскать этот дворец повсей стране, куда только тебе вздумается, понимаешь?

– Вот что, – говорю я, – по-моему, все они просто ослы, еслине оставят этот дворец себе, вместо того чтобы валять дурака и упускать такойслучай. Мало того: будь я дух, я бы этого, с лампой, послал к черту. Стану яотрываться от дела и лететь к нему из-за того, что он там потрет какую-тодрянь!

– Придумал тоже, Гек Финн! Да ведь ты должен явиться, когдаон потрет лампу, хочешь ты этого или нет.

– Что? Это если я буду ростом с дерево и толщиной с церковь?Ну ладно уж, я к нему явлюсь; только ручаюсь чем хочешь – я его загоню на самоевысокое дерево, какое найдется в тех местах.

– А ну тебя, Гек Финн, что толку с тобой разговаривать! Тыуж, кажется, совсем ничего не понимаешь – будто круглый дурак.

Дня два или три я все думал об этом, а потом решил сампосмотреть, есть тут хоть сколько-нибудь правды или нет. Взял старую жестянуюлампу и железное кольцо, пошел в лес и тер и тер, пока не вспотел, как индеец.Думаю себе: выстрою дворец и продам; только ничего не вышло – никакие духи неявились. Так что, по-моему, всю эту чепуху Том Сойер выдумал, как всегдавыдумывает. Он-то, кажется, поверил и в арабов и в слонов, ну а я – делодругое: по всему было видать, что это воскресная школа.

Ну так вот, прошло месяца три или четыре, и зима уж давнонаступила. Я почти что каждый день ходил в школу, научился складывать слова,читать и писать немножко и выучил таблицу умножения наизусть до шестью семь –тридцать пять, а дальше, я так думаю, мне нипочем не одолеть, хоть до ста летучись. Да и вообще я математику не очень люблю.

Сперва я эту самую школу терпеть не мог, а потом ничего,стал привыкать понемножку. Когда мне, бывало, уж очень надоест, я удеру суроков, а на следующий день учитель меня выпорет; это шло мне на пользу издорово подбадривало. Чем дольше я ходил в школу, тем мне становилось легче. Ико всем порядкам у вдовы я тоже мало-помалу привык – как-то притерделся. Всеготяжелей было приучаться жить в доме и спать на кровати; только до наступленияхолодов я все-таки иной раз удирал на волю и спал в лесу, и это было вродеотдыха. Старое житье мне было больше по вкусу, но и к новому я тоже сталпривыкать, оно мне начало даже нравиться. Вдова говорила, что я исправляюсьпонемножку и веду себя не так уж плохо. Говорила, что ей за меня краснеть неприходится.

Как-то утром меня угораздило опрокинуть за завтракомсолонку. Я поскорей схватил щепотку соли, чтобы перекинуть ее через левое плечои отвести беду, но тут мисс Уотсон подоспела некстати и остановила меня.Говорит: «Убери руки, Гекльберри! Вечно ты насоришь кругом!» Вдова за менязаступилась, только поздно, беду все равно уже нельзя было отвести, это яотлично знал. Я вышел из дому, чувствуя себя очень неважно, и все ломал голову,где эта беда надо мной стрясется и какая она будет. В некоторых случаях можноотвести беду, только это был не такой случай, так что я и не пробовал ничегоделать, а просто шатался по городу в самом унылом настроении и ждал беды.

Я вышел в сад и перебрался по ступенькам через высокийдеревянный забор. На земле было с дюйм только что выпавшего снега, и я увиделна снегу следы: кто-то шел от каменоломни, потоптался немного около забора,потом пошел дальше. Странно было, что он не завернул в сад, простояв стольковремени у забора. Я не мог понять, в чем дело. Что-то уж очень чудно… Я хотелбыло пойти по следам, но сперва нагнулся, чтобы разглядеть их. Сначала я ничегоособенного не замечал, а потом заметил: на левом каблуке был набит крест избольших гвоздей, чтобы отводить нечистую силу. В одну минуту я кубарем скатилсяс горы. Время от времени я оглядывался, но никого не было видно. Я побежал ксудье Тэтчеру. Он сказал:

– Ну, милый, ты совсем запыхался. Ведь ты пришел запроцентами?

– Нет, сэр, – говорю я. – А разве для меня что-нибудь есть?

– Да, вчера вечером я получил за полгода больше стапятидесяти долларов. Целый капитал для тебя. Я лучше положу их вместе состальными шестью тысячами, а не то ты истратишь их, если возьмешь.

– Нет, сэр, – говорю, – я не хочу их тратить. Мне их совсемне надо – ни шести тысяч, ничего. Я хочу, чтобы вы их взяли себе – и шестьтысяч, и все остальное.

Он, как видно, удивился и не мог понять, в чем дело, потомучто спросил:

– Как? Что ты этим хочешь сказать?

– Я говорю: не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста.Возьмите лучше мои деньги… Ведь возьмете?

Он говорит:

– Право, не знаю, что тебе сказать… А что случилось?

– Пожалуйста, возьмите их, – говорю я, – и не спрашивайтеменя – тогда мне не придется врать.

Судья задумался, а потом говорит:

– О-о! Кажется, понимаю. Ты хочешь уступить мне свойкапитал, а не подарить. Вот это правильно.

Потом написал что-то на бумажке, перечел про себя и говорит:

– Вот видишь, тут сказано: «За вознаграждение». Это значит,что я приобрел у тебя твой капитал и заплатил за это. Вот тебе доллар.Распишись теперь.

Я расписался и ушел.