Антон Юдин мрачно молчал всю дорогу до Попугаихи. На окраинедеревни вышколенный шофер, притормозив роскошный «Мерседес», виновато сказал:

– Извините, Антон Михайлович, дальше никак, дороги нет…

Нюсин муж вылез из салона и отчеканил:

– Если с моей женой.., если только…

Не дослушав фразу, я понеслась к воротам, пнула створкуногой, влетела в чисто выметенный двор, вскочила в сени, затем в избу изаорала:

– Нюся!

Ответом была тишина.

– Ну и где она? – прошипел вошедший следом Антон. Я перевеладух и огляделась. В доме не пахло тлением. Напротив, было тепло и уютно. Наокнах появились занавески, на столе скатерть, кровать аккуратно застелена итопорщится подушками, а в воздухе витает аромат свежесваренной картошки.

У окна, на маленьком письменном столике, за который меня всвое время усаживала мать Раисы, заставляя выполнять заданные на лето уроки,лежала стопка тетрадей, самых простых, в серо-зеленых бумажных обложках, истояла чернильница-непроливайка. Рядом, на специальной подставочке, покоиласьстаромодная ручка-"макалка" со сменным перышком. Я видела подобноеприспособление для письма последний раз лет двадцать тому назад в почтовомотделении, куда пришла отправить телеграмму.

– Ну и где моя жена? – злобно прошипел Антон. – Имей ввиду…

«Хряк, – раздалось со двора, – хряк, хряк…» Не сговариваясь,мы, словно солдаты срочной службы, сделали поворот через плечо, выскочили изизбы и понеслись на задний двор. Там, возле открытой двери сарая, стояладевочка-подросток: тоненькая, даже хрупкая, в старой кацавейке, тугоперепоясанной ремнем. На ногах у девчонки чернели калоши. Стоя к нам спиной,девица, ловко орудуя топором, расколола чурбак и принялась подбирать поленья.Значит, к какой-то из бабок приехала внучка и они приставили девочку к делу.Забили свои сараюшки дровами, а теперь еще заполняют и наш. Зима длинная, запаскарман не тянет.

– Девушка, – крикнула я, – не знаете ли… Та обернулась.Конец вопроса застрял у меня в горле. На меня смотрела замечательно похудевшаяи помолодевшая лет на двадцать Нюся.

– Ариша! – завопила она, бросая топор. – Уже приехала? Япопятилась и закивала.

– Нюся! – взвыл Антон. – Это ты?! Не может быть!

– Может, может, – захохотала та, – пошли в избу, у менякартошечка своя, не купленное говно, с огорода, ровно яблочко, огурчикималосольные, пальчики оближете.

В полном ступоре мы прошли назад в избу. Нюся стащилакацавейку и оказалась в стареньком ситцевом платьишке, в котором я с изумлениемузнала свое собственное, брошенное когда-то тут за ненадобностью. Пока япыталась выдавить из себя слово, Нюся шлепнула на стол горшок с картошкой истала рассказывать.

Первое время ей было тяжело и ужасно скучно, день тянулся,как резиновый, но потом она слазила на чердак, нашла там сундуки, набитыетряпьем, и швейную машинку. Бабки показали, как топить печь, рубить дрова Нюсянаучилась через два дня, с керосиновой лампой управляться еще раньше.

– Баня тут у меня, – звенела Нюся, – не чета Сандунам.Зайдешь, сердце радуется, а запах! Хотите, истоплю? Антон во все глаза гляделна жену.

– А еще, – тарахтела Нюся, – нашла чистые тетрадки, чернилаи ручку. Я, Антоша, новую книгу написала, да быстро как – за десять дней.Сейчас вторую кропаю. Господи, сколько же времени я потеряла, по тусовкамшляясь! Ты, Антоша, извини, но пока не допишу роман, и с места не сдвинусь.Слушай, Аришка, продай мне эту избу, а? Тебе же она не нужна! Все, решено. Ты,Антоша, уезжай, я приеду через месячишко, а может, и через два, до холодов тутпоживу. Хотя зимой здесь, наверное, классно – тихо, все в снегу…

Я не нашлась что ответить.

– Так продаешь избу? – налетела на меня Нюся.

– Я тебе ее подарю, все равно она нам не нужна, – отмерла я.

– Нюся, – наконец обрел дар речи и Антон, – как ты выглядишьПохудела, помолодела, прямо красавица. Подруга смущенно хихикнула:

– Да уж, хорошо, в сундуках одежонка нашлась, а то ходить быголой.

Антон повернулся ко мне – Ты уезжай домой, мы тут с нейнедельку поживем.

– А бизнес? – прищурилась Нюся.

– Ну и чего? – вскинул брови муж. – Может, я хочу тут стобой, такой молодой и красивой, вдвоем время провести, в баньку сходим Антон иНюся уставились друг на друга туманными взглядами. Чувствуя себя абсолютнолишней, я выпала во двор, добрела до «мерса» и сказала шоферу:

– Поехали назад.

– А Антон Михайлович? – удивился водитель.

– Тут решил жить остаться.

– Вы шутница, однако, – покачал головой парень и пошел кизбе. Через пять минут, подгоняемый гневными криками хозяина, он сел за баранкуи, выруливая на дорогу, заворчал:

– Офонареть можно. Прямо не знаю, чегой-то с людьмиделается.

Я молча сидела в углу кожаного салона, глядя, как за окномпроносятся деревья. «Что делается, что делается…» Что непонятного: второймедовый месяц у людей, в деревне, на печке. И еще, теперь я знаю, какой фразойначну свою новую книгу: «Что нас не убивает, то идет нам на пользу».