– У нее был красивый маникюр, но не могут такие руки быть уженщины, занятой тяжелым физическим трудом.

– Да уж, – покачал головой Куприн, – правда, МарияГригорьевна не насторожилась, когда Анна Петровна рассказала ей про коллегуВики. А вот Ладожского ты напугала по полной программе. Пришла, сунула под носфото, где Лиззи запечатлена вместе с полковником Виттенхофом, стала «радовать»его известием о нашедшемся архиве Горгольца.

– Я думала, он один из несчастных, чудом уцелевших вГорнгольце людей, – отбивалась я, – кстати, зачем он отправился в Комитетпомощи жертвам фашизма? Сидел бы тихо, не высовывался!

Олег пожал плечами.

– Ладожский очень, очень жадный человек. Ему хотелосьполучить компенсацию. И потом, он справедливо полагал, что после окончанияОтечественной войны прошли десятилетия, свидетелей тех времен не осталось, аденежки – вот они, надо лишь затребовать компенсацию. Кстати, МарияГригорьевна, сентиментальная, как все убийцы, именно из этих соображений иповесила несколько лет назад у себя дома фото, где она вместе с Виттенхофом.Все свидетели давным-давно умерли, считала она. Виттенхоф был ей вместо отца,она его не забыла.

– Но ведь она спокойно допустила, чтобы полковника иБригитту умертвили! – воскликнула Томочка.

– Да, – кивнул Куприн, – но спустя много лет убедила себя,что Фридрих Виттенхоф пал смертью храбрых на алтаре науки. Я не психолог, всеголишь, так сказать, практикующий мент, но хорошо знаю, что убийцы, которых ненастигло правосудие, чаще всего внушают себе, что никакого преступления несовершали. Ну не убивали они никого, и все тут! Вот и Мария Григорьевна спустядесятилетия благополучно убедила себя в том, что воспитавший ее Виттенхоф погибот руки советских солдат. Она повесила фото и иногда предавалась воспоминаниям,глядя на него.

Олег помолчал секунду и продолжил:

– Теперь понимаете, что испытал Ладожский, увидав дурочкуВилку? Сначала он решил тут же убить ее, вытащил веревку…

– Так вот почему Герман Наумович все время открывал ящики ивертел в руках то бечевку, то штопор, – испугалась я.

– Ага, – кивнул Куприн, – примерялся, как лучше отправитьтебя к праотцам, но потом, когда понял, что явившаяся к нему глупышка в течениенедели никуда не собирается идти, решил действовать по привычному сценарию. Онпотребовал у Вилки паспорт и запомнил адрес, потом, чтобы у нее создалосьвпечатление – Герман Наумович бывший заключенный, который хочет наказатьнегодяев, – начинает негодовать, рассказывает про эсэсовские татуировки подмышкой… В общем, усиленно изображает человека, желающего отыскать негодяев.Более того, когда Виола собирается уйти, он ловко крадет у нее из сумочкиснимок Лиззи с Виттенхофом. Дальше преступники действуют очень оперативно.Главную опасность для них представляет архив Горнгольца. Поэтому ГерманНаумович несется в бумагохранилище, прикидывается обычным посетителем изаказывает себе папку с полки семьдесят восемь "а".

– Почему именно ее? – полюбопытствовал Сеня. – Что в ней?

– Ничего, – пояснил Куприн, – какие-то документы. ПростоВилка опрометчиво заявила, что архив Горнгольца лежит на стеллаже семьдесятвосемь "а", вот Ладожский и выбирает, что поближе. Содержимое папкиего совершенно не интересует. Некоторое время он делает вид, будто изучаетбумаги, потом аккуратно насыпает внутрь одного из конвертов порошок, сдаетдокументы и спокойно уходит. Примерно через час папочка начинает тлеть иразгорается пожар.

– Что он насыпал, – закричала я, – как называется этовещество?

– Не скажу, – нахмурился Куприн, – а то еще напишешь в своейдурацкой книге рецепт самовозгорающейся смеси. Для высококлассного химика,которым является Ладожский, проблем нет. Самовозгорающиеся смеси хорошоизучены, и многие из них можно получить, смешивая совершенно свободнопродающиеся ингредиенты. Герман Наумович получил необходимый порошок буквальноза десять минут.

– А Света Сафонова? Она жива? – закричала я – Слава богу,да, – кивнул Куприн. – Боярские решили сначала избавиться от тебя и прислали вновьАнну Петровну с грибочками. На этот раз она переоделась, превратилась в милуюбабусю, и задача была совсем простой – продать грибочки. Что ей и удалось.Ленинид пришел в полный восторг от шикарной и совсем недорогой закуски… СветойСафоновой решили заняться чуть позже.

– Папенька – идиот, – прошипела я, – разве можно покупатьконсервы с рук?

– Между прочим, – возразила Томочка, – ты вела себябезобразно! Подвергла опасности всех нас, и все почему?

Я разинула рот. Мы дружим с Томочкой столько лет, что исказать страшно, но никогда она не разговаривала со мной таким тоном.

– А все потому, – отозвался Олег, – что госпоже АринеВиоловой хочется до дрожи стать знаменитой писательницей.

Боярские и Ладожский были арестованы. На свободе осталасьодна ни о чем не подозревающая Ксюша Бедная девушка теперь носится спередачами. Надеюсь, что преступников сурово накажут.

Анна Петровна Заяц, тоже скорей всего сядет в тюрьму надлительный срок. Мне очень жаль Колю, который останется без матери, но преступницадолжна быть наказана. Нельзя, желая подарить жизнь своему ребенку, отниматьправо на ту же жизнь у другого человека, но, с другой стороны, я очень рада,что меня судьба никогда не ставила перед таким выбором. Я, безусловно, осуждаюАнну Петровну, но в моей душе, где-то далеко-далеко внутри, живут жалость исочувствие к ней.

К сожалению, мне как свидетельнице придется идти в суд. Нодо этого далеко, следствие в самом разгаре, и продлиться оно может очень долго.

В воскресенье вечером я села писать книгу. Не успеласхватить ручку, как в комнату всунулась Томочка – Вилка, к тебе пришли.

– Кто? – недовольно буркнула я. – Кого черт принес? Нупочему я не могу спокойно сесть работать, а?

– Извини, пожалуйста, – забубнила Томуська, – знаю, как тыне любишь, когда тебе мешают, но муж какой-то Юдиной просто ворвался вквартиру, кричит, что у него пропала жена, а ты знаешь, где она…

– Кто? – в ужасе переспросила я. – Муж Юдиной?

– Ага, – кивнула Томуська.

Я бросилась в прихожую. Муж Нюси, которую я отвезла нанедельку в деревню для похудания! Отвезла и, занявшись расследованием, забылапро нее. Господи, Нюся там, предоставленная сама себе, живет почти месяц.Надеюсь, бабки не дали ей умереть с голоду, но… Ой, мама, что же теперь будет!