– Почему нет? – спросил Соломон в свою очередь. –Да, я сказал, что мы, слабые и трусливые, должны еще отыскать среди своегонарода сто человек, согласных взять оружие в руки. Это польстило скифам. Онипосмеялись и разрешили перенести поединок на неделю.

Иисус процедил сквозь зубы ругательство. Жилы на лбувздулись, а ноздри красиво вырезанного носа хищно трепетали, словно чуяли запахдобычи.

– Через неделю? – спросил он.

– Через десять дней, – поправился Соломон. – Ибо ясказал, что через неделю на поле выйдет толпа перепуганных людей, которые небудут знать, с какого конца браться за топор. Нам надо хотя бы неделю еще,чтобы им объяснить разницу между щитом и топором. Иначе они опозорят и скифовсвоим неумением… Скифы посмеялись, им это льстило, еще бы, но неделю не дали.Через неделю еще, сказали они, может выпасть большой снег. Итак, через десятьдней ты должен вывести на поле сто мужчин, которые могут дать бой.

Все взоры обратились на Иисуса. Он сидел выпрямившись, сильныйи поджарый, весь в сухих мышцах охотника и следопыта, а теперь еще и воина.Острые глаза блистали недобрым огнем. Кулаки медленно сжались, все услышалискрип натянутой кожи. Костяшки побелели. А когда разжал пальцы, каждыйувидел кровь на его ладонях. Военачальник стиснул кулаки с такой силой, чтопоранил ногтями свои же ладони!

– Девяносто девять, – сказал он сильным, мужественнымголосом. – Я сам поведу их. Как наш древний герой, я говорю об ИисусеНавине, я начну бой первым!

Дружинники спали прямо на земле, в доспехах и при оружии.Хотя костры горели по всему кругу воинского стана, спящие прижались друг кдругу, не выпуская животное тепло. Рус выглянул из шатра, когда на небе страшнозапылала красным огнем темная туча. Отсвет упал на землю, и неподвижные воиныпоказались ему зловещим надгробием на исполинском памятнике войнам. Жутко итревожно полыхнули другие тучи, на некоторых возникали малые очаги огня, иможно было угадать, где разгораются новые пожары.

Он вышел, стараясь не будить Ис, огляделся. Хорошо видно ипылающие тучи, и пожары на земле, и огненные столбы, которые подпирают небо.

От множества распаренных тел скапливался нечистый туман,грязно-серый, тяжелый. Люди лежали так плотно, что можно было бы пробежатьсячерез весь стан, прыгая по телам, и ни разу не ступить на землю.

Недоброе предчувствие, что зародилось в глубинах сна, неисчезло. Напротив, на душе стало тревожно, и он чувствовал потребностьоглядываться, словно ожидал удара в спину.

От костра, где сидели часовые, поднялся человек. Рус узналстарого волхва. Тот зябко кутался в одежку с длинными рукавами. Кивнул Русу:

– Гой ты еси, княже… Как почивалось?

– Скверно, – буркнул Рус. – А тебе?

– Беспокойно что-то, – пожаловался Корнило. –Вроде бы хорошо, что эти дурни решились на поединок… а я все время ждукакого-то подвоха. Подлый народ!

Выйдя за границу костров, они долго наблюдали рассвет, потомворота Нового Иерусалима чуть приоткрылись. Малую калитку проделать в воротахне додумались, да и ни к чему было, ворота раньше всегда нараспашку, теперь жеРус с злой насмешкой наблюдал, как выпускают иудеев по одному, тут жезапирают на все засовы. Страшатся, что, несмотря на перемирие, скифы все жеворвутся… По себе судят, мерзкие твари.

– Как суслики!.. – сказал Корнило с отвращением. –Трясутся от страха, но идут.

– Зря я разрешил, – бросил Рус угрюмо.

– Не казнись. Все одно они у нас в мешке.

– Верно, но прошла только неделя, как мы уговорились опоединке. Еще три дня до смертного боя! А уже осмелели, чуть ли не на ногинаступают.

Корнило угрюмо кивнул. Похоже, смутное беспокойствотревожило и его душу. После объявления перемирия иудеи начали чересчур частопокидать город, посещать занятые скифами веси. Иные вовсе расхрабрилисьнастолько, что забредают в воинский стан. Добро бы только молодые девки, нопоявляются и парни. Ученики, так их назвала Ис. Учатся мудрости, стараютсяувидеть как можно больше.

Что ж, пусть смотрят. Скоро им убираться к матери Ящера.Там, на севере, только леса да снег. Пусть смотрят, пока могут.

– Гляди, один вовсе прет к твоему шатру!

Рус скривился. Заринка вертит хвостом, как молодой лисенок.Мало ей, что половина парней не сводит глаз, Сове голову задурила, на что ужосторожный да умелый воевода, и то попался, а ей еще и чужаков подавай.С первого же дня возле нее появился какой-то хиляк, мелкий, но ухитряетсясутулиться, бороденку отпустил, гаже некуда.

– Больно много воли ей даешь, – заметил Корнило.

– До нее ли, – огрызнулся Рус. – А запретитьходить им не могу – пообещал!

– Зря.

– Знаю, – ответил Рус еще раздраженнее. – Как-топоймали на слове… Или сумели подстроить, что я ответил так, как им хотелось. Даладно! Скоро в поединке побьем да изгоним с этих земель. Тогда все решитсясамо.

Корнило смолчал, хотя по лицу было видно, что не стерпел быи дня. А князь хоть и молод, но молодец, сгоряча ничего не творит. Подкрылышком отца да за спинами старших братьев был сущий младенец! А осталсябез них – матереет не по дням, а по часам.

Один из иудеев, плешивый и покрытый коростой, будтоиспытывая терпение волхва скифов, рискнул даже приблизиться к тому месту, гдестояли князь с волхвом.

– Прости, жрец древних знаний… Я знаю, что настоящиеснадобья могут творить только люди, сами близкие к простой жизни…В городах их не создать. Не знаешь ли какого-нибудь средства от облысения?

Корнило покосился на князя, тот едва сдерживает смех, ждетот него возмущенного вопля, и потому Корнило с самым радушным видом снял спояса баклажку:

– Есть, конечно! Выпьешь всего пару глотков, и одним лысымиудеем станет меньше.

Со стороны леса приближался дробный перестук копыт. Буськамчался во весь опор, маленькая злая лошаденка неслась как хищная птица, прямостелилась в беге над землей, даже шею вытянула, как летящий гусь. Буська издализаметил князя, повернул коня по широкой дуге, подскакал, запыхавшийся и румяныйот бешеной скачки.

– Княже! А что я видел…

– Ну, говори, – бросил Рус с преувеличенной суровостью.

– С той стороны у них тоже есть ворота. Правда, тамрека, а моста нет, так что никто не ездил… А сегодня, смотрю, воротаоткрываются. Выехала двуколка ихнего главного! Того, который весь в черном, какворон. С ним вышли еще двое. Быстренько вытащили из камышей плот,здоровенный такой, загнали туда коня с повозкой, перевезли на ту сторону.Я думал, и дальше пойдут, а они там и остались, а двуколка направиласьпрямо в лес!.. У меня аж поджилки затряслись. Ну, понимаю, колдоватьпоехал. Он же у них и есть колдун: не зря же весь как ворон! И старыйтакой же. Ему, наверное, лет двести…