— Довольно, — наконец произнесла она, — теперьбудем истязать этих тварей по-настоящему; я получила от них удовольствие ихочу, чтобы они хорошенько помучились.

Мужчины схватили девушек и положили их на пол, широкорастянув им ноги в стороны; кнут Екатерины несколько раз со свистом опустилсяна зияющие вагины, из которых тотчас брызнула густая темная кровь. Потомдевушки таким образом держали мужчин, и царица окровавила им члены и мошонки.

— Что теперь с ними делать? — сокрушенно, спритворным сожалением спросила она, опуская кнут. — В таком состоянии этобыдло ни на что не годится, разве что на корм червям; ты можешь позабавиться сними, Боршан, они — твои, а я погляжу, как ты будешь это делать.

Под моим руководством девицы снова привели мужские органы внадлежащее состояние, и каждый из них еще по два раза совершил со мной содомию,я, в свою очередь, также побывал во всех двадцати задницах, заставив ихпринимать разнообразнейшие позы и композиции; Екатерина непрестанномастурбировала, наблюдая за происходящим.

Когда я обошел всех челядинцев — и мужчин и женщин, —она поднялась и предложила перейти к вещам более серьезным.

Она взмахнула рукой, и в комнату вошли обреченные жертвы. Нокаково же было мое удивление, когда я увидел, что один из вошедших, как двекапли воды, похож на сына императрицы.

— Надеюсь, — сказала она, заметив моезамешательство, — что ты понял мое намерение.

— Насколько я могу судить, именно на нем вы собираетесьиспытать яд, потому что этот юноша вполне мог бы сойти за близнеца царевича.

— Совершенно верно, — кивнула Екатерина. — Квеликому сожалению, я не смогу присутствовать при агонии моего сына, и этотмальчик даст мне возможность как бы заранее увидеть ее. Такая иллюзия доставитмне большое наслаждение, и будь уверен, что соки мои прольются потоком.

— О восхитительное создание, — не удержалсяя, — какая жалость, что вы не королева всей земли, а я не ваш министр!

— Да, — подхватила императрица, — мы с тобойсовершили бы великое множество злодеяний и жили бы на планете, населеннойнашими жертвами…

Прежде чем приступить к серьезным, как она выразилась,вещам, Екатерина заставила всех четырех юношей содомировать себя, я по очередисодомировал их, а двенадцать челядинцев пороли и ласкали нас или принималибесстыдные позы.

— Эти шестеро молодцев, с которых мы начали своиутехи, — объяснила мне царица, — мои личные палачи, и ты увидишь, какони будут работать вот с этой четверкой. Ну, а эти девки, — презрительнодобавила она, — просто рабочий скот. Может быть, ты желаешь принестикого-нибудь из них в жертву? Если так, выбирай, а остальных я отпущу, чтобы мымогли в спокойной обстановке позабавиться медленной смертью этих несчастных.

Я выбрал парочку самых очаровательных, и в комнате осталосьтолько четырнадцать душ: шестеро палачей, столько же жертв и мы с царицей.

Первым на арену вывели того, что являл собой живой образсына Екатерины. Я сам подал ему роковой напиток, действие которого мы увиделитолько полчаса спустя, и все это время мы вдвоем жестоко истязали жертву; когданачалась агония — а она была ужасающей, — мы остановились, и целых десятьминут перед нашими жадно блестевшими глазами происходили жуткие конвульсии, аЕкатерина неистово мастурбировала в продолжение всего спектакля. Потом каждогоиз оставшихся юношей крепко привязывали к ее телу, она щекотала и ласкала его вто время, как палачи, подставив мне свои задницы, кромсали несчастного каккотлету, а он судорожно дергался, извивался и испускал душераздирающие вопли,покрывая своей кровью белое царицыно тело. Обе девушки, которых я оставил себена закуску, погибли в не менее страшных мучениях, чем юноши, и я, не хвастаясь,скажу, что придумал пытку, которая не пришла бы в голову и самой императрице. Яшироко раскрыл влагалище одной из них и воткнул в нежные стенки несколькодесятков крошечных булавок с гладкими плоскими головками, потом совокупился снею. Каждый толчок моего органа загонял булавки все глубже и исторгал избедняжки истошный крик; Екатерина призналась, что она никогда не видела стольвозбуждающего зрелища.

Трупы вынесли, и мы с царицей сели за маленький стол, гдебыл сервирован приватный ужин на двоих. Оба мы были обнажены, и моя собеседницав самых восторженных выражениях отозвалась о необыкновенной твердости моегочлена и моих принципов и предсказала мне блестящее будущее при ее дворе послетого, как я расправлюсь с ее отпрыском. Тут же за столом она вручила мне яд ивзяла с меня обещание применить его не далее, чем завтра. Я еще два разапрочистил зад Екатерине Великой, на чем мы и расстались.

Еще прежде я успел познакомиться с юным принцем; Екатеринанамеренно поощряла наши отношения, она даже пожелала, чтобы я развлекался вобществе юноши и возбуждал ее мерзкую похоть, передавая ей подробностисладострастных утех человека, которого ее порочность обрекла на смерть. Мы нераз встречались с ним наедине, а однажды царица, спрятавшись, своими глазаминаблюдала, как мы предаемся содомии. Словом, эта связь облегчала наш план.Однажды утром царевич, как было уговорено накануне, пришел ко мне на завтрак. Имы решили воспользоваться благоприятным моментом и нанести удар. Однако никтоиз нас не знал, что юноша давно подозревал свою мать в том, что рано или поздноона совершит покушение на его жизнь, и взял себе за правило приниматьпротивоядие, когда обедал в чужом доме. Таким образом, наш коварный замыселрухнул, и деспотичная Екатерина немедленно обвинила меня в отсутствии должнойрешимости и приказала взять под арест, как только на следующее утро я появилсяво дворце. Вам известно, что местом пребывания всех политических противниковэтой жестокой женщины служила Сибирь, куда меня и отправили под конвоем,предварительно конфисковав все мое состояние, вплоть до личных вещей. В томжутком и морозном краю я ежемесячно должен был добывать и сдавать властям подюжине звериных шкур, а если мне это не удавалось, меня секли до бесчувствия.Сибирь стала для меня суровой школой, где такое наказание превратилось в нечтовроде телесной потребности, которая постепенно сделалась настолько сильной, чторади своего здоровья мне приходилось просить аборигенов, чтобы они пороли менякаждый день[94].

Приехав под конвоем в те удаленные места, я получилдеревянную хижину, принадлежавшую человеку, который незадолго до того умерпосле пятнадцатилетней ссылки. Она была разделена на три комнатки, свет проникалчерез окошки, затянутые промасленной бумагой. Она была построена из сосновыхбревен, пол представлял собой толстый слой рыбьей чешуи, которая сверкала, какотполированная слоновая кость. Особенно живописное зрелище представляла собойкрыша из густых зеленых веток. В целях защиты от диких зверей двор был окруженглубоким рвом и частоколом из толстых столбов, усиленных горизонтальнымирейками; верхние концы столбов были остро затесаны и напоминали собой воткнутыев землю мощные копья, поэтому, когда ворота были заперты, обитатели чувствовалисебя словно в маленькой крепости. Осматривая хижину, я обнаружил припасыпрежнего хозяина: кусочки высушенного хлеба, подсохшее соленое мясо северногооленя, несколько глиняных кувшинов с крепкими напитками и больше ничего. Такимбыло безрадостное жилище, куда я каждый день возвращался после тяжелых скитанийпо лесу в поисках пушного зверя, чтобы в одиночестве пожаловаться самому себена несправедливость монархов и жестокость фортуны. Почти десять лет я провел в этомужасном заточении, не видя никого, кроме нескольких товарищей по несчастью,живших поблизости.