— Это моя жена.

— Кем бы она ни была, я хочу, чтобы завтра же ее небыло в живых.

— Наполненный почтением член, который вы держите всвоей руке, королева, — отвечал я, — готов вынести ей смертныйприговор в вашей попке…

— Хорошо, — сказала Екатерина, вкладывая мойинструмент в свой зад, — но я очень кровожадна; эта женщина довела моюревность до опасной черты, и поскольку я желаю, чтобы ее страданиясоответствовали злу, которое она принесла мне, завтра на наших глазах ее телобудут рвать раскаленными щипцами; каждые четверть часа процедура будетпрерываться, и ее будут подвешивать в разных позах и ломать ей кости на колесе,и каждый раз палачи будут сношать ее; затем, пока она не испустит дух, яприкажу бросить ее в яму с негашеной известью. В продолжение пыток я буду наблюдатьза вашей реакцией, и если вы докажете мне свою твердость, вы узнаете мои тайныезамыслы. В противном случае…

Как бы ни была мила Амелия, два года бурных наслажденийдостаточно утихомирили мои желания. В ней было чересчур много женственности инежности и гораздо меньше жестокости, на которую я вначале рассчитывал. Ееслова о том, каким образом она мечтает закончить свою жизнь, как я понял, былис ее стороны всего лишь мимолетным порывом, а быть может, желанием еще большеочаровать меня, но никоим образом не выражали ее истинных чувств. Более того,Амелия начисто лишена той очаровательной снисходительности, которую я ценю вженщине: она упрямо отказывалась сосать меня; что же до ее зада, хотяневозможно отрицать, что он обладал многими достоинствами, я хочу спросить вас:что останется от этих прелестей, если вы будете два года подряд содомироватьженщину? Поэтому я согласился с Екатериной, а она заранее радоваласьвозможности удовлетворить желание, которое когда-то выразила моя женакасательно своей мучительной смерти. На следующий день Амелию привезли вимператорскую резиденцию — на этот раз довольно мрачную и находившуюся далекоот города — и представили ее величеству.

Невозможно себе представить восторг этой царствующей особы,которая привыкла видеть, что все и вся склоняется перед ее волей, и еежестокость по отношению к несчастной шведской девушке была неописуемой: онапотребовала от бедняжки самых отвратительных и унизительных услуг, оназаставила Амелию облизывать и обсасывать свое тело, она надругалась над нейсамым гнусным образом; потом, передав ее в руки палачей, злодейка любоваласьпытками, которые происходили в полном соответствии с придуманным ею планом. Онавелела мне содомировать почти бесчувственную жертву во время короткихпередышек; она пришла в такое исступление, что приказала мне сношать палачей,когда они пытали Амелию, она с удовлетворением видела мой, ни разу несмягчившийся в течение всей процедуры, орган и вынесла, в конце концов, самоелестное мнение о моем характере. А моя истерзанная жена скончалась черезодиннадцать часов жесточайшей агонии. Екатерина испытала не менее двадцатиоргазмов; в заключение она снизошла до того, что протянула палачам своюцарственную руку для поцелуя, а мне сказала, что через неделю я буду знать ееплан, и отпустила меня[93].

До этого я был гостем императрицы только в ее загородныхрезиденциях, а на этот раз мне была оказана высокая честь — меня приняли вЗимнем дворце.

— Я достаточно изучила вас, Боршан, — сказала мнеЕкатерина, — и у меня нет никаких сомнений относительно твердости вашегохарактера. Вы лишены детских предрассудков, что касается поступков, которыеглупцы зовут преступлениями, и поведение ваше кажется мне безупречным; но еслиподобный характер часто оказывается полезным для простых людей, то что говоритьо правителях и государственных деятелях! Частное лицо, закладывающее надежныеосновы своего благополучия? редко совершает более одного-двух преступлений засвою жизнь, так как у него мало врагов, и справиться с ними не так трудно. Номы, Боршан, постоянно окружены льстецами, которые только и думают, как быобмануть нас, или сильными соперниками, чья единственная цель — уничтожить нас,поэтому мы вынуждены прибегать к преступлениям совсем в иных обстоятельствах.Монарх, дорожащий своими прерогативами, даже засыпая, должен прятать свой жезлпод подушку.

Петр Великий воображал, будто оказывает величайшую услугуРоссии, когда освобождал от цепей народ, который никогда не знал ничего другогои не уважал ничего, кроме своих оков. Петр, более озабоченный своей репутацией,нежели судьбой тех, кто должен был унаследовать его трон, не понимал, чтотолько пачкает диадему монархии, но не делает народ счастливее. Что в сущностидал ему великий переворот, который он совершил? Да, он увеличил территориюРоссии, но что значил для него размер его владений, если для жизни емудостаточно было нескольких акров? Ради чего, ценой столь больших усилий, он ввозилискусство и науки из-за границы и насаждал их в родную почву, где хотел видетьбескрайние поля пшеницы? Чем очаровало его жалкое подобие свободы, котороесделало кандалы подданных еще тяжелее? Я совершенно уверена, что Петр привелРоссию к упадку, и ее спасителем будет тот, кто вновь восстановит иго: Россияпросвещенная скоро увидит, что многого ей не хватает, Россия, возвращенная врабство, не будет видеть ничего, кроме чисто физических потребностей; такскажите теперь, в каком из этих двух случаев человеку живется лучше: когда сего глаз снимут повязку, и он с ужасом обнаружит всю свою нищету? Или когда,благодаря невежеству, он даже и не подозревает об этом? Кто, поразмыслив надэтим, осмелится отрицать, что самый ярый деспотизм больше подходит подданному,нежели самая полная независимость? И если вы согласны со мной в этом пункте —отрицать это, я думаю, невозможно, — будете ли вы осуждать меня за то, чтоя использую все возможные средства, дабы устроить в России такой же порядок,какой существовал до пагубного пришествия Петра?

Царь Иван Васильевич царствовал так, как и следуетцарствовать по моему разумению, и его тирания служит мне примером. Он, какговорят, забавлялся тем, что вышибал мозги своим рабам, насиловал их жен идочерей, калечил их собственными руками, рвал на части, после чего сжигал их.Он убил своего сына; подавляя восстание в Новгороде, он приказал сбросить вреку три тысячи человеческих трупов; он был российским Нероном. Я буду Феодоройили Мессалиной этой страны; я не остановлюсь ни перед каким злодейством,которое позволит мне прочно восседать на троне, и первым делом я должна убитьсвоего сына. Вы, Боршан, — тот самый человек, которому я доверяю совершитьэтот жестокий политический акт. Я собиралась поручить его одному из соотечественников,но он, на мой взгляд, очень чувствителен и привязан к царевичу и может изсообщника превратиться в предателя; в моей памяти еще слишком свежинеприятности с тем человеком, которому было доверено уничтожить моего супруга,и я не желаю больше рисковать. К тому же необязательно, чтобы этим деломзанимался русский, ибо в каждом из них осталась верность наследным принцам, апредрассудки всегда мешали преступлениям. С вами такой опасности нет; яд,который я намерена употребить, при мне… Я все сказала, Боршан, и жду вашегоответа.