Полякову подбросило в воздух. Мысль отточенным ножом резанула мозг. Она ещё не до конца успела всё осознать, но разум уже сорвался с места, выстраивая вполне логичную цепочку, объясняющую и необычную в своей чёткости двустороннюю связь, и невероятную силу «пробоев», и сильнейшее «эхо».

Усталость как рукой сняло. Организм, как вставший на дыбы скакун, переполнился невесть откуда взявшейся энергией. Пальцы с быстротой молнии заплясали на клавиатуре, не поспевая за развитием идеи.

Вилиан опять ощущал стену, и не в первый раз за прошедшие месяцы. Это происходило всегда внезапно, словно из ниоткуда выкристаллизовалась невидимая граница, отделяющая его от чего-то до боли знакомого. Он очень хотел Туда попасть, стремился всей душой в страну зазеркалья, но снова и снова этот Мир не отпускал своего обитателя. Ему оставалось только жаться к стене, касаться её тепла крыльями. Умиротворение и покой дарили ему эти минуты.

Граница вела себя странно. Он привык к материальности предметов, растений. Если из земли растёт дерево, то соседнее не может пропустить ветки через его ствол, если тебе на пути попадается куст, его надо облететь, избегая болезненного удара. А для Стены будто и не было никаких законов, ей совершенно ничего не мешало находиться где угодно и когда угодно. И сейчас, в саду, и раньше, в речке, всё, что было незыблемым в материальной среде, отступало перед чудом её появления. Она проходила сквозь все объекты, живые и неживые, не раня плоть, не перерезая дороги ветров, не останавливая бег облаков, не загораживая солнце и луну. Тогда что за ней, и почему так тянется за тонкую грань его душа? Что было там? Если в хороводе смертей и рождений нет конца, то может там прошлая жизнь? Но почему она тогда не отпускает его? А если новое начало, почему не позовёт, почему не откроет дверь? Или просто ещё рано, и надо лишь чуть-чуть подождать?

Полякова уже работала на пределе сил. Бессонные ночи сменяли друг друга, как инквизиторы, измываясь над телом, не давая передохнуть разуму. Начала она очень осторожно, запуская слабый призыв и каждый раз получая резонанс в ответ. Эволэк словно обитал не только в двух телах одновременно, но и в двух мирах. Его сознание легко кочевало по каналу связи, то вызывая мощное «эхо» в Океанесе, то заставляло биться тело в очередном «пробое». Куратор не ускоряла событий, не нажимала на безвольного подопечного, бережно относясь к его здоровью — самой же потом придётся выхаживать!

Это было сродни созданию атомной бомбы. И хотя сумасшедшая в своей неординарности идея лишила покоя, но на этот раз не заставила забыть об осторожности. Создавать разрушительный боеприпас сразу было не нужно, да и не возможно, ведь без доказательства принципиальной возможности атомного распада нечего и думать о дальнейших шагах.

Вот и Александре надо было, что называется, запустить пробный шар, проследить, куда же он покатится. В том, что проторенная им дорожка приведёт если и не к научному открытию, то к очень интересным выводам, позволяющим взглянуть на Контакты с Океанесом с несколько отличной от общепринятой позиции, она уже не сомневалась. Пока ещё терялся в дымке будущего итог работы, ещё только неуверенными штрихами делались первые наброски, но даже от вида того, что получалось в грубых эскизах, захватывало дух.

Куратор не спешила делиться своими мыслями с кем бы то ни было, и честолюбие тут играло десятую роль. Научный мир не любит выскочек-революционеров — это факт, а если новорожденная идея ещё и не облечена в соответствующую форму, не наполнена внятным содержанием, то дело труба. Кто из седовласых академиков, профессоров, докторов наук и прочих, захочет признавать молодого специалиста умнее себя? Именно косность старой научной гвардии и полная зависимость молодёжи от их воли ставила почти непреодолимые препятствия на пути прогресса. Вся история становления ИБиСа была тому ярким подтверждением.

На своей заре Институт на практике продемонстрировал возможность работы связки ОЧК, просил у Федерации средства на развитие. Хоть речь и шла о десяти миллиардах золотом, но сумма была вполне приемлемой, тем более что объединённое человечество специально создавало резервные фонды для развития науки и техники.

Но реальная жизнь была очень далека от благих намерений, а светила науки в большинстве только зубоскалили над потугами биологов Новой России, в открытую называя их шарлатанами. Компиляция дискредитировавшего себя «аттракциона Митсубиси» с суперкомпьютером для создания живых существ, идеально настроенных на среду обитания каждой планеты, казалась им если и не бредом сумасшедших, то средством выкачивания денег из федерального бюджета уж точно!

Поняв, что помощи от центра ждать не приходится, ибисовцы сами взялись за дело. Для начала решили не рисковать сильно, и создать для Паллады особый вид растений, способный жить в необычно плотной атмосфере, с медленным циклом смены времени суток, перенося многомесячную испепеляющую жару, а затем и не менее продолжительную зиму, со свирепыми морозами. Расчёт был на долгосрочную перспективу — за сотни лет растения преобразят (и преобразили!) атмосферу, сделав её более пригодной для жизни.

Когда в кратчайший срок и за свой счёт эта задача была решена, никто в Федерации не поверил, ведь ибисовцы действовали на свой страх и риск, располагая только теми средствами, что удалось выкроить из бюджета собственной системы, и тем оборудованием, что оказалось в наличии. Именно в ограничениях проявляется истинный гений! А дальше всё пошло, как по маслу. Правда, Новая Россия, получив в своё распоряжение уникальную технологию, делиться ею не захотела.

* * *

Куприянов ходил довольный как слон. Три из семи предприятий в рекордные сроки вышли на проектную мощность, в том числе и «старое», на острове Возрождения. Темп работ был просто ошеломляющим, продукция уже шла, и не мелкими партиями.

Новокурганинский комбинат он посетил сегодня не из праздного любопытства. Пройдясь вдоль бесконечных технологических линий, уставший министр лично проконтролировал каждый процесс выведения Верпы. Их пока относительно немного, с конвейера птицы пошли с отставанием почти на две недели от бабочек, но сейчас ситуация выправлялась, хотя ясно, что планируемая численность недостижима. Оно может и к лучшему.

Несчастных созданий, уже взрослых, но даже не вставших на крыло, ждала пренеприятнейшая процедура заморозки. Перед тем, как отправить птичек «на боковую» производилась принудительная кормёжка. В клювы пернатых автоматы просто впихивали порции пищи, не особо интересуясь их желанием трапезничать именно сейчас, набивая желудки под завязку. Это делалось преднамеренно, так как все понимали, что по прибытию на Измер они поначалу охотиться не смогут.

Далее конвейер нёс живые тушки к клетям морозильников. Огромные кубы, все в переплетениях шлангов и кабелей, принимали в свою утробу одну тысячу птиц за другой, словно люди пытались накормить гигантского удава. Когда очередной блок забивали до отказа, транспортёр медленно и очень аккуратно выводил громоздкое и хрупкое одновременно сооружение к посадочной площадке, где ждал челнок.

Следуя за медленно перемещающимся грузом, Анатолий Евгеньевич вышел на улицу. Ползущая со скоростью улитки на бесчисленных маленьких колёсиках платформа позволяла идти рядом прямо-таки прогулочным шагом.