Этот вопрос Майкл очень не хотел задавать, но ему нужно былознать правду, и он впился в лицо Питера требовательным взглядом.

— Я не знаю ответов на все ваши вопросы, мистерХиллард.

— А на какие вопросы ты знаешь ответы?

— Это не моя тайна, и я…

— Не мели ерунды, Грегсон!.. — вспыхнул Майкл,снова наступая на него, и Питер предостерегающе поднял руку.

— Ваша мать заплатила за весь цикл восстановительноголечения, включая хирургическое вмешательство и реабилитационный период. С еестороны это был очень щедрый дар.

Именно этого ответа Майкл боялся больше всего, и теперь лицоего сделалось мертвенно-бледным. Питеру Майкл поверил сразу. Предложенное имобъяснение прекрасно вписывалось в общую картину.

Но как могла его мать… Должно быть, она была безумна, еслирешила, что делает это для него! Но теперь она наверняка поняла свою ошибку —ведь именно по ее настоянию он вылетел в Сан-Франциско, чтобы договариваться сМари Адамсон насчет фотографий. Мать сама вернула ему Нэнси!

Очнувшись от этих мыслей, Майкл требовательно посмотрел наПитера. Он хотел знать все.

— А ты здесь какую играешь роль, Грегсон? Какие у тебяотношения с Нэнси?

— Не думаю, чтобы вас это касалось, Хиллард.

— Послушай, ты!.. — Майкл снова шагнул к нему, иПитер невольно попятился.

— Почему бы вам не взять себя в руки, молодой человек? —спросил он холодно. — Чего хочет Мари, кто ей нужен — на эти вопросы можетответить только она сама. Не исключено, что ей не нужен ни один из нас. За двагода ни она не связалась с вами, ни вы не разыскали ее, и это нельзя сбрасыватьсо счетов, каковы бы ни были причины, которые помешали вам сделать это. Чтокасается меня, то я старше Мари чуть ли не в два раза и вдобавок пораженкомплексом Пигмалиона. Так что… — Он тяжело опустился в свое кресло и кривоулыбнулся. — Так что не исключено, что она найдет себе кого-то, кто будетв тысячу раз лучше вас и лучше меня.

— Может быть. — Майкл упрямо тряхнулголовой. — Только на этот раз я хочу услышать все это от нее. Я сейчас жееду к ней домой!..

— Не стоит.

Питер посмотрел на часы и погладил свою аккуратную бородку.Господи, он почти желал этому парню удачи! Почти…

— Незадолго до вашего прихода она звонила мне изаэропорта.

Лицо Майкла снова стало напряженным.

— Это что еще за новости? Куда она собралась? И сноваПитер заколебался. В конце концов, он был вовсе не обязан рассказывать этомуюнцу все, что знал.

— Насколько мне известно, Мари собиралась в Бостон.

Несколько секунд Майкл с недоумением смотрел на него, потомвдруг сорвался с места и ринулся к двери. На пороге кабинета он задержался и,обернувшись, одарил Питера широкой улыбкой.

— Спасибо! — крикнул он и исчез.

Мари проснулась на рассвете и некоторое время лежала вкровати, думая о том, как прекрасно жить. Просто жить. Она чувствовала себя ужепочти свободной. Оставалось сделать последнее маленькое усилие, и она будетвольна, как ветер.

Странно, что та по-детски наивная клятва, которую они сМайклом произнесли над зарытыми в песке голубыми бусами, так крепко и такнадолго связала ее, но она, наверное, была сама в этом виновата. Ведь любоеобещание имеет над человеком власть лишь до тех пор, пока сам он намеренсдерживать слово.

Завтракать Мари не стала, лишь выпила две чашки крепкогокофе и отправилась в путь на арендованной в аэропорту машине. По ее расчетам,дорога туда и обратно должна была занять часа четыре. К полудню она вернется вмотель, перекусит, заберет вещи и поедет в аэропорт. В Сан-Франциско онаприлетит ранним вечером и, возможно, еще застанет Питера в клинике. То-то будетему сюрприз! Он так волновался из-за ее поездки и проявил такое бесконечноетерпение, что заслуживал самой щедрой награды!

Выехав на шоссе, Мари продолжала думать о Питере. Ей былонемного совестно за то, что в отношениях с ним она больше брала, чем отдавала.Мари искренне хотела бы дать ему больше, но… Что ж, может быть, все изменится,когда она вернется во Фриско. А может быть, все дело в том, что она…

Но Мари побоялась додумать эту мысль до конца. Что за чушь,в самом деле! Ведь она любит Питера, любит, а это самое главное.

По сторонам шоссе расстилались до боли знакомые сельскиеландшафты Новой Англии, но Мари почти не обращала на них внимания. Черная,напоенная влагой земля; серые голые деревья, на которых только начиналинабухать почки; реки и речушки, петляющие между голыми глинистымиберегами, — все это говорило лишь о прошедшей зиме, а не о весеннемрасцвете новой жизни, и Мари невольно подумала, что эта земля — словно и онасама — как будто тоже была мертвой и только теперь начинала пробуждаться.

Часы показывали половину десятого, когда Мари миновалаповорот на Ревери-Бич. Сюда они с Майклом приезжали на ярмарку, и онапочувствовала, как сердце екнуло в груди, но сознание того, что прошлое нельзявернуть никакими усилиями, помогло Мари справиться с грустью. Твердой рукой онанаправила машину на проселок, который, петляя, тянулся вдоль побережья. Ещенесколько минут езды, и Мари увидела знакомый залив.

Остановившись на обочине дороги, Мари некоторое время сиделанеподвижно, потом вышла из машины и стала медленно спускаться к берегу. Онавовсе не чувствовала себя усталой — просто немного нервничала, как нервничаешьи волнуешься перед началом каждого большого дела. Об отступлении Мари даже недумала. Отказаться от задуманного значило навсегда оставить свою жизнь, своинадежды на счастье погребенными под гранитным валуном на этом пустынном берегу.

Даже издалека Мари хорошо различала и деревья, и границуприбоя, и даже темные холмики выброшенных на берег водорослей. Два года назад,укрытая от взгляда густой листвой, эта маленькая бухточка выглядела очень уютной,сейчас же залив казался голым, открытым всем ветрам. Серая вода накатывалась набелесый песок пляжа, а кочки, на которых они когда-то сидели с Майклом, лишькое-где были покрыты редкой травой.

Мари долго смотрела на эту бухту и эти деревья, которые былиунылы и молчаливы, как будто знали всю ее историю, ее тайну. И вместе с тем онисловно звали ее к себе как что-то родное, близкое, и Мари медленно пошлавперед. Но с каждым шагом в ней росло и крепло ощущение отчужденности. Этотберег и эти деревья больше не принадлежали ей, как не принадлежало ей все, чтоона когда-то знала и любила. Мари Адамсон была здесь чужой.

На берегу она снова остановилась, потом медленно повернуласьк серому валуну, который одиноко торчал посреди пляжа, словно надгробныйкамень. Он и был надгробьем над могилой Нэнси Макаллистер и ее любви. Каменьникуда не делся, он остался на прежнем месте — тяжелый, равнодушный, холодный,покрытый тонкой коркой осевшей на него морской соли. Да, здесь все осталось какбыло, и только они с Майклом стремительно двигались в противоположныхнаправлениях, с каждой минутой все больше удаляясь друг от друга, уходя в иные,не соприкасающиеся между собой миры.