— С вашей стороны было бы неразумно продолжатьнастаивать, после того как я несколько раз ответила «нет», мистерХиллард, — сказала Мари. — Вы же не ребенок. Вам придется найтикого-нибудь другого. Я не буду сотрудничать с вами.

Ее последние слова Майкл принял на свой счет.

— Быть может, в нашей фирме есть какой-то другойчеловек, с которым вы предпочли бы иметь дело? — спросил он.

— Нет, в вашей фирме такого человека нет, —ответила она, слегка выделив голосом слово «в вашей». — Прощайте, мистерХиллард.

Она покачала головой и пошла к выходу.

— Но, может быть, вы все-таки подумаете? Этот вопроснастиг ее у самой двери, и на мгновение Мари остановилась. Потом, неповорачиваясь к Майклу, она снова покачала головой. Послышалось еще одно тихое«нет», и Мари вышла из кабинета вместе со своей маленькой собачкой.

— Постойте! Да постойте же!..

Торопливо попрощавшись с недоумевающим французом, Майклвыскочил вслед за Мари сначала в приемную, потом — на улицу.

— Подождите, пожалуйста!..

Мари, не оглядываясь, быстро шагала прочь, и Майклу пришлосьбежать, чтобы нагнать ее. Наконец он поравнялся с ней и пошел рядом, хотя всееще не вполне понимал, зачем он это делает.

— Позвольте мне немного проводить вас, мисс Адамсон.

— Если хотите — пожалуйста, но предупреждаю вас: этимвы все равно ничего не добьетесь.

Отвечая, она даже не повернула головы, и ему пришлосьнемного обогнать ее, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Я не понимаю, в чем дело! — сказал Майкл слегкой досадой. — В вашем упрямстве нет никакого смысла. Ваше предубеждениепротив нашей фирмы совершенно, совершенно иррационально. Быть может, у васимеются какие-то чисто личные причины? Вы слышали о корпорации что-то плохое?Сталкивались с нашими служащими и они чем-то оскорбили вас? Быть может, выимеете что-то против меня лично?

— Какая вам разница, мистер Хиллард?

— Разница есть, черт побери! Есть! — Он загородилей дорогу, и Мари вынуждена была остановиться. — Я имею право знать.

— Вот как?!

Они некоторое время стояли друг против друга, потом Маринеожиданно кивнула.

— Хорошо, — сказала она. — Если я скажу, чтоу меня действительно есть личные причины недолюбливать фамилию Хиллард, вас этоудовлетворит?

— Отчасти. По крайней мере теперь я знаю, что вы несумасшедшая.

Мари невольно рассмеялась и посмотрела на него в упор.

— Откуда вы знаете? Может быть, я уже давно сошла сума?

— Я так не думаю, мисс Адамсон. Просто вы ненавидитекорпорацию. Или меня.

Эта мысль пришла ему в голову совершенно неожиданно, и ондаже не успел как следует подумать, высказать ее вслух или лучше не стоит. Накакое-то мгновение речь опередила разум, и он сморозил явную глупость. Никорпорация, ни он сам никогда и ни на кого не оказывали давления, во всякомслучае — открыто. «Коттер-Хиллард» не связывалась с сомнительными клиентами ине действовала запретными методами. Никаких причин для подобного упрямства унее, таким образом, просто не могло быть.

Разве только… разве только у нее был неудачный роман скем-то из служащих местного отделения фирмы, и с тех пор она затаила зло на всюкорпорацию. Да, пожалуй, так оно и есть. Это было единственное разумноеобъяснение.

— Ненавижу вас?.. Вот уж нет. — С этими словамиМари обошла его и двинулась дальше, и Майклу снова пришлось ее догонять.

— Это очень любезно с вашей стороны. Майкл улыбнулся и,впервые за все время, снова стал похож на себя прежнего — на веселого ибеззаботного студента, который весело шутил и задирал Бена, когда они вдвоемприходили в ее бостонскую квартиру. Это воспоминание, однако, отозвалось всердце Мари такой острой болью, что она не выдержала и отвернулась. Но Майклничего не заметил.

— Могу я пригласить вас куда-нибудь на чашечкукофе? — спросил он.

Первым побуждением Мари было отказаться, но потом онаподумала, что лучше покончить с этим раз и навсегда. Может быть, тогда оноставит ее в покое.

— Хорошо, — со вздохом согласилась она и, увидевна другой стороне улицы открытое кафе, предложила зайти туда.

Войдя внутрь, они заказали по чашке кофе эспрессо, и Маримашинально протянула Майклу два кусочка сахара. С ее стороны это было довольноопрометчиво — Мари Адамсон неоткуда было знать, что Майкл кладет на чашкуименно два куска, — но он только поблагодарил ее кивком головы. Майклпросто не обратил внимания на такую мелочь.

— Видите ли, мисс Адамсон, — начал он, задумчивопомешивая в чашке ложечкой, — в ваших работах есть что-то… особенное. Онипритягивают внимание, и их хочется рассматривать снова и снова. В них естьчто-то неуловимое, печальное и романтичное одновременно. У меня лично сложилосьтакое ощущение, правда, чисто субъективного свойства, что я уже где-то,когда-то видел ваши работы. Быть может, в моей прошлой жизни…

Он невесело усмехнулся. Прошлая жизнь у него действительнобыла, и вовсе не в мистическом, а в самом реальном смысле. Слишком реальном…

— Я знаю, — добавил Майкл поспешно, — это,возможно, звучит несколько странно, но эти фотографии кажутся мне смутнознакомыми…

«А я?.. Разве я не кажусь тебе смутно знакомой? Да, у менятеперь новое лицо, но разве ты не узнаешь эти глаза?..» — чуть не закричалаМари. Ей хотелось спросить его об этом все время, пока они не торопясь пиликофе и обсуждали ее снимки, и она сдерживала себя с огромным трудом.

Наконец Майкл устало вздохнул:

— У меня такое чувство, мисс Адамсон, что вы так и неизмените своего решения. Не так ли? Она утвердительно кивнула.

— Скажите же мне, по крайней мере, в чем дело. Вряд лив деньгах…

— Ну, разумеется, нет!

— Я так и подумал.

У него в кармане лежал очень выгодный контракт на крупнуюсумму, но она ни разу не упомянула о деньгах, и Майкл понял, что доставать егосейчас — бессмысленно. Этим он мог только усугубить ситуацию.

— Хотелось бы мне знать, в чем дело!

— В моей эксцентричности. В моем способе смотреть намир. В моем отношении к прошлому, которое не дает мне покоя… — Мари былапотрясена своей собственной откровенностью, но Майкл воспринял ее слова наудивление спокойно.

— Я предполагал что-то в этом роде, — сказал он инадолго замолчал.

Они сидели на веранде небольшого кафе, пили кофе, и каждыйдумал о своем. В этом нечаянном свидании была заключена своеобразная сладкаягоречь, которой Майкл не в силах был постичь.

Майкл первым нарушил затянувшееся молчание: