Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь намек на подозрение во взгляде женщины становится более заметным.
– Мне действительно жаль, но это невозможно.
Я смущенно улыбаюсь и пытаюсь возразить:
– Это определенно так…
– Я не знаю, откуда вы черпаете информацию, но Томаш Сласки умер в сорок втором году, – мягко перебивает она меня. Я обмениваюсь растерянным взглядом с Зофией. – Я совершенно уверена в этом, потому что мы с бабушкой иногда навещаем его могилу.
– Но… – Яркие и живые воспоминания всплывают в моем сознании. Я думаю о нежных объятиях моего дедушки и о том, как его редкие взрывы смеха могли осветить комнату. Он был более живым, чем кто-либо из моих знакомых, исключительно оттого, как он обнимал жизнь, словно постоянно искал возможность что-то изменить или подарить любовь. Но стоящая передо мной молодая женщина этого не знает, и сейчас она смотрит на меня с явным сочувствием.
– Томаш – не такое уж редкое имя в Польше, как и фамилия Сласки. Я думаю, речь идет о другой семье.
– Но вашу прабабушку звали Юлита, верно? – подсказывает Зофия.
– Да, но…
– Я не совсем понимаю, где произошла путаница, но убеждена, что у нас точные факты, – говорит Зофия. – Я сама провела исследование семейной истории. Алексей и Юлита Сласки определенно были родителями Томаша Сласки, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, и он приходится Элис дедушкой.
– Мне очень жаль, – говорит женщина, теперь принимая оборонительную позицию, – но я тоже не могу ошибаться, уж точно не в этом.
Я начинаю понемногу отчаиваться, поэтому пробую другой подход:
– Как вас зовут?
– Лия Трушен.
– Мне действительно очень приятно познакомиться с вами, Лия, – тихо говорю я, надеясь вернуть разговор в спокойное русло и рассеять начинающее нарастать странное напряжение. – Дело в том… моей бабушке сейчас девяносто пять, и она не совсем здорова. Она покинула Польшу во время войны и так и не смогла вернуться. Мама думает, что бабушка посылала Эмилии письма, может быть, даже сотни писем за эти годы, пытаясь вернуть потерянные связи, как только война закончилась. Мы не совсем уверены, чего именно она хотела, но, похоже, это было очень важно для нее.
– Эмилия тоже очень стара и тоже плохо себя чувствует, – тихо говорит Лия. – Я думаю, вы понимаете, почему я не хочу ее расстраивать. Если она не отвечала на письма вашей бабушки, тому должна быть какая-то причина.
Лия очень старается быть вежливой – во всяком случае, ее взгляд умоляет меня о понимании. И я понимаю ее желание защитить свою бабушку – возможно, лучше, чем большинство, но это не значит, что я могу все это так просто оставить.
– Возможно, они могли бы просто поговорить по телефону…
– Эмилия очень слаба… – говорит Лия теперь немного тверже.
– Может быть… – Я чувствую, что ситуация ускользает от меня, поэтому пытаюсь уговорить Лию. – Я тоже не хочу расстраивать вашу бабушку – это было бы ужасно. Но если бы вы могли сказать ей о моей бабушке, возможно, ей стало бы интересно…
– Как зовут вашу бабушку?
– Ханна Сласки, – говорю я по привычке.
Однако Зофия произносит одновременно со мной:
– До замужества она была Алиной Дзяк.
– Алина или Ханна? – Лия смотрит на нас, уже совсем не скрывая подозрения.
– Это сложно, – вздыхаю я, затем вкратце рассказываю об утренних событиях. – Дело в том, что Эмилия может знать ее не как Ханну, а как Алину. Но она определенно Сласки. Фамилия, в которой мы уверены, потому что она взяла ее, когда вышла замуж за Па.
– Ну, в таком случае она была бы Алиной Слакса, если бы вышла замуж за поляка, – замечает Лия. Я в замешательстве смотрю на Зофию, и та кивает:
– Ну да. В Польше принято менять некоторые суффиксы для обозначения пола – женская фамилия должна звучать «Слакса», а не «Сласки». Но я постоянно вижу несоответствие в фамилиях американских клиентов – эти тонкости, как правило, не сохраняются в эмиграции.
– В любом случае это не имеет значения – я не знаю ее ни под одним именем. Я уверена, что моя бабушка никогда не упоминала о ней. – Лия вздыхает. – Я все еще думаю, что вы пришли не в ту семью или даже, как вариант, не в тот город.
– Нет, моя бабушка определенно называла Тшебиню, и мы даже нашли дом ее детства. Кроме того, все остальные детали совпадают, – настаиваю я. Я смотрю на Зофию, перепроверяю: – Или я что-то упустила?
– Нет, все сходится, – говорит Зофия, хмуро глядя на Лию. – Элис и я совершенно уверены в точности наших фактов. Может быть, сбой где-то на вашей стороне?
– Безусловно, вы понимаете, как мне было бы неприятно пойти к своей восьмидесятипятилетней бабушке и сказать ей, что какая-то американка думает, что ее любимый старший брат прожил на семьдесят пять лет дольше, чем на самом деле.
Лия не то чтобы груба, и она не вышвыривает нас из здания, не совсем так. Но как бы то ни было, мы быстро оказываемся снова на солнечной улице.
– Семья, должно быть, богатая, – задумчиво произносит Зофия.
– Но мы же сказали ей, что нам не нужны деньги, – беспомощно говорю я.
Гид пожимает плечами.
– Если вы внучка Томаша, возможно, он имел право на долю того наследства, которое оставил Алексей. И если доля существенная, понятно, что Лия нервничает из-за последствий для ее семьи. – Зофия оглядывается на больницу. – Меня бы не удивило, если она выдумала историю о могиле только потому, что это дает ей повод отказаться от сотрудничества с нами.
– Как нам с этим разобраться?
Зофия задумчиво замолкает, медленно качает головой.
– Ну, записи о рождении были чистыми. В тот период в этом приходе родился только один Томаш Сласки, это следует по крайней мере из того, что мне удалось увидеть. Насколько я понимаю, единственное, что мы можем прояснить, это история Лии.
– Может быть, у нее действительно другая семья, просто с похожими именами.
– В таком крошечном городке, как этот, каковы шансы, что найдутся два Алексея Сласки, которые женились на Юлитах, а затем обе пары родили детей по имени Эмилия и Томаш?
– Ну… – нерешительно тяну я, – насколько распространены эти имена?
– Не слишком. – Зофия смеется.
Я колеблюсь, оглядываясь на двери. Затем выпрямляюсь и говорю:
– Ждите здесь. А если на этот раз она вышвырнет меня, постарайтесь поймать меня до того, как я упаду на булыжники мостовой.
Я возвращаюсь к стойке, где Лия и молодой человек, склонившись друг к другу, яростно шепчутся. Они замечают меня, только когда я подхожу совсем близко,