мельком увидела выражение его лица в лунном свете, и боль была такой яркой, что у меня перехватило дыхание. Томаш больше не пытался таиться – вместо этого он отошел от стены, подняв руку, словно тянулся к кому-то.

Я помнила, что он велел мне ждать, но больше не могла оставаться на месте. Я повторила тот же путь, который он только что совершил, осторожно ступая вдоль стены.

– Нет, Томаш… – Хриплые звуки разнеслись в безмолвном ночном воздухе. – Ты не можешь здесь находиться. Они спрашивали о тебе. Что, если они вернутся за тобой?

– Если ты думаешь, что я оставлю тебя одного разбираться с этим… – у Томаша на миг перехватило горло, – то ты глубоко ошибаешься, брат мой.

Я хотела бы остаться позади дома, но ноги меня не слушались. Они сами подтолкнули меня вперед, вслед за Томашем, и когда я добралась до угла, я глубоко вдохнула и заставила себя выглянуть из-за него.

Сначала я даже не смогла понять, что происходит. В сиянии лунного света на ступеньке крыльца, ссутулившись, сидел Саул, обмякшее тело Евы покоилось у него на коленях. Я ахнула, заметив невидящее лицо малышки Тиквы, ее крошечное тельце, плотно зажатое между телами родителей. Лицо Саула застыло в маске глубочайшей, невообразимой скорби – челюсть отвисла, глаза широко раскрыты, – и теперь, стоя ближе, я видела, как моргают его опухшие веки, и слышала его хриплое прерывистое дыхание.

– Саул, – прошептал Томаш, – что произошло?

Тот обернулся на голос Томаша, но его взгляд был рассредоточен. Он снова моргнул, покачал головой, а затем судорога сотрясла все его тело, он притянул Еву и ребенка к себе еще крепче и разразился рыданиями.

Я замерла, не в силах отвести взгляд, но слишком боялась подойти ближе. Томаш сел рядом со своим другом и положил руку ему на плечо.

– Саул, – снова сказал Томаш, и на этот раз его голос дрогнул. – Мне так жаль, мой друг. Мне так жаль…

– Нацисты знали все – даже о тебе и Наде.

Саул всхлипнул, и когда он повернулся к Томашу, я уловила на его лице всю силу страдания.

– Томаш, теперь они забрали у меня все. Мне больше не для чего жить. Беги, спасай свою жизнь, но помоги мне умереть. Пожалуйста, помоги мне умереть!

* * *

Томаш сидел на ступеньке рядом с Саулом так долго, что у меня затекли ноги, и мне пришлось опуститься на землю, но я продолжала оставаться на углу дома. Я не могла заставить себя подойти к ним – отчасти из уважения к праву Саула на скорбь, а отчасти потому, что меня мутило от вида мертвых тел и тяжелого запаха крови в воздухе.

Каждый раз, закрывая глаза, я мысленно представляла лицо малышки Тиквы, как мирно она спала, пока я держала ее на руках. Теперь, видя ее мертвое лицо, мне было невыносимо вспоминать тот чистый момент, когда девочка была надежно укрыта в моих объятиях. И хуже всего было то, что, осознавая, как мое сознание навсегда запечатлело картину убийства Алексея и нашего мэра, я знала, что теперь, став свидетелем этого ужасающего момента, никогда больше не буду прежней.

Спустя некоторое время Томаш встал и подошел ко мне. Его лицо и борода были мокрыми от слез; когда он обнимал меня, его трясло.

– Алина, – прошептал он. – Я должен кое о чем попросить тебя. Ты можешь побыть с ним?

– Побыть с ним?! – пролепетала я в ответ; мой взгляд лихорадочно метнулся к мужчине и телам, лежащим всего в нескольких футах от меня. – Куда ты идешь?

– Он весь в их крови, – прошептал Томаш. – Ему нужно переодеться, мне придется вернуться к вам домой и взять ему что-нибудь из одежды.

– Разве мы не можем пойти все вместе? Разве мы не можем взять его с собой?

– Мы должны… – Томаш осекся, опустил глаза и вновь поднял на меня… – Сначала мы должны похоронить их, любовь моя. Это самое меньшее, чего они заслуживают.

Я на минуту зажмурилась, а затем с надеждой предположила:

– Но одежда Яна внутри…

– Ян полностью ответственен за смерть жены и ребенка Саула, Алина. Я не могу предложить ему это.

Я хотела сказать «нет», и прежняя Алина так бы и поступила. Но теперь я была полна решимости повзрослеть и заставить Томаша гордиться той женщиной, которой я стала. Тем не менее было нелегко согласиться остаться наедине с мужчиной и двумя трупами, приводящими меня в ужас, находиться там, где недавно бесчинствовали нацисты, особенно учитывая вероятность того, что они могли вернуться. Я стиснула зубы и произнесла:

– Мы можем хотя бы переместить его в укрытие?

– Внутри дома… это… – Томаш помолчал, покачал головой. – Не ходи туда, любимая. Я видел все через дверь. Там полный кошмар. – Он убрал мои волосы с лица и прошептал: – Я не думаю, что они вернутся сюда сегодня вечером. Он до сих пор не в состоянии объяснить мне, что произошло, но либо они намеренно оставили его в живых, либо он каким-то образом спрятался от них. И если они все-таки вернутся, то это будет автомобиль, так что вы увидите огни или услышите двигатель задолго до того, как они приблизятся к дому. Тогда попробуйте скрыться в сарае. Хорошо?

У меня перехватило дыхание, я сильно прикусила губу и заставила себя кивнуть. Грудь сдавило от страха так, что, казалось, одно только это ощущение может лишить меня жизни. Томаш кивнул в сторону Саула, подстегивая меня. Я беззвучно застонала, заставляя себя подойти к бездыханным телам. Я приказала себе больше не смотреть на ребенка. Я твердила себе, что могу сидеть и притворяться, что его там нет.

Но у меня не получалось отвести взгляд, и пока шла, я все время смотрела на Тикву. Подойдя совсем близко, я еще сильнее ощутила запах крови. Это было невыносимо, мой желудок снова и снова скручивало спазмом. Я, изо всех сил стараясь подавить рвотный позыв, села рядом с Саулом, как это сделал Томаш.

– Саул, это Алина, – проговорила я очень мягко. – Томаш собирается принести тебе свежую одежду. А я пока побуду с тобой. Ты не один. Мы здесь.

Мужчина повернулся ко мне, и я увидела, как он пытается сосредоточить взгляд.

– Спасибо тебе за твою доброту, Алина, – выдавил он. Я кивнула, а когда отвернулась, он вдруг выпалил: – Я не знаю, схватили ли они Яна или он просто сдал нас. Но он, должно быть, рассказал им все – все! – где мы прятались, как мы выживали. Они хотели, чтобы мы предали Томаша,