азбука Морзе. Некоторое время я пытался расшифровать её сквозь сон, пока не осознал, где нахожусь.

Завтракали мы в тишине как люди, которые встретились случайно на вокзале и через минуту разойдутся навсегда. Лис тихо инструктировал Кэрол. Она грела руки о кружку с кипятком.

Мы упаковали вещи и вышли в мокрый сад, тщательно обходя расставленные Лисом ловушки.

— Дождь — это хорошо, — проговорил Лис. — Меньше пыли будет.

От проходной завода мы пошли влево вдоль бетонного ограждения. В его прорехе мы увидели два прямоугольных корпуса, стены которых были измазаны, словно в них кидали пакетами с краской. Ниже по улице плакат с едва заметными голубыми буквами гласил: «Кыштым — город металлургической славы».

За листвой огромных тополей мелькнула вода. Мы спустились к городскому пруду, с которого открывался вид на безжизненные постройки противоположного берега. У изголовья пруда была плотина и рядом с ней небольшая площадь, заросшая тонкими деревьями и травой, за которыми торчало строение, похожее на церковь, но без куполов. От площади мы свернули в гущу кустов, и я думал, что Кыштым остался позади, но вскоре по правую руку опять начались потемневшие бетонные дома, словно сгнившие зубы. Едва заметная дорога свернула вправо и пошла вдоль заводских корпусов, напротив которых стоял ряд металлических гаражей, лишённых ворот и в основном пустых. Лишь в одном стоял Москвич-408, почти идеальный, просто пыльный, со спущенными колёсами и припаянной к кузову листвой.

— Почему его оставили? — спросил я.

— Не знаю, — отозвался Лис. — Наверное, сильно фонит. Или руки не дошли.

Вскоре мы наконец вышли из города и оказались в негустом лесу, за которым обнаружился забор из бетонных плит, утопленных в землю так, что пролезть снизу было невозможно.

— Граница зоны «Б», — пояснил Лис и подбодрил: — Лёгкая часть позади.

Верх забора защищала спираль колючей проволоки, усеянная острыми лезвиями. Знак радиационной опасности выглядел относительно свежим.

Лис подставил к забору лопату, утопил её на глубину штыка, забрался на рукоять, балансируя на одной ноге, и набросил поверх колючей проволоки сначала свою грубую куртку, потом мою, потом все имеющиеся у нас спальники. Он рывком запрыгнул на забор, усевшись сверху.

Кэрол, несмотря на нашу помощь, долго не могла как следует прыгнуть с шаткой лопаты, а когда наконец ей это удалось, и Лис подхватил её за локоть, она зацепилась джинсами за проволоку, продрав их.

Я перекинул лопату через забор, и Лис помог мне подняться. С трудом мы стащили с забора наши вещи, теперь уже порядком изодранные.

— Может, надо было перерезать? — спросил я.

— Нет, охрана заметит, — отозвался Лис. — Тут проверяют.

За забором начинался ровный сосновый бор, не очень густой, но протяжённый, и куда бы мы ни смотрели, виделись одни стволы.

Кэрол разглядывала дыру на штанине, из-под которой сочилась кровь. Лис велел ей снять джинсы, и я отошёл в сторону, рассматривая однообразный сосняк. Кэрол шипела, пока Лис прилаживал пластырь. Рана была неглубокой, но долго кровоточила.

Разобравшись с Кэрол, Лис велел надеть маски и перчатки, не трогать ничего без необходимости, не разбредаться, держаться след в след, но на отдалении от него. При появлении вертолёта без суеты прижаться к дереву, при звуках голоса или мотора — падать на землю, ища укрытие.

Бор тянулся довольно долго. Мы шли по хвойной подложке, которая мягко пружинила под ногами и хрустела шишками. Я гадал, откуда здесь взялись эти одинаковые сосны, которые словно специально посадили так равномерно, чтобы лишить сталкеров ориентиров.

Мы приближались к цели, но я не ощущал азарта. Раньше меня подстёгивала идея доказать что-то Рыкованову, но здесь, внутри зоны, он словно бы перестал существовать.

Оставшиеся пятнадцать километров казались непреодолимыми. Идти было тяжело: лицо в маске потело, дыхание стало влажным и сиплым, ноги отяжелели. Кэрол плелась, спотыкалась, храбрилась, не давала забрать у неё рюкзак, но отставала всё сильнее.

Наконец она сдалась, и мы с Лисом забрали часть её вещей. Лямки рюкзака глубже врезались мне в плечи, зато Кэрол ускорилась, и дело пошло веселее. Мной владело странное предчувствие, будто природа заманивает нас в ловушку.

Лис объявил перекур. Он проверил землю индикатором, тот пощёлкал и показал цифры.

— Выше фона в восемь раз, — прокомментировал Лис. — Это ерунда.

Он разрешил нам скинуть рюкзаки, но советовал не садиться на землю. Я прислонился к стволу и стал разглядывать голубое небо, окаймлённое узором сосновых лап. Воздух в зоне казался густым, и мерещился неприятный медицинский запах, но потом я сообразил, что он исходит от маски. Я стянул её и сделал несколько глубоких вдохов назло осторожности. Лес пахнул тёплой хвоей. Ветер перебирал верхушки сосен мягкими лапами.

Какое подлое спокойствие… Не оно ли подводило друзей отца, терявших бдительность на второй-третий день в зоне? Она не прощает ошибок: ты выносишь из неё, как сувениры, семена будущих болезней, не подозревая об этом.

Я сменил маску. Новая присосалась к лицу так, словно хотела задушить меня, и воздух едва шёл через её плотную ткань. Но это даже успокаивало. Я постарался дышать неглубоко и вскоре нащупал правильный ритм.

— Ну что, пошли? — предложил Лис.

Мы вздёрнули на плечи потяжелевшие рюкзаки и двинулись дальше. Какое-то время мы шли вдоль просеки, потом снова оказались в лесу, где тонкий подлесок хлестал по рукам и цеплялся за ноги, будто отговаривая идти дальше.

Я вспомнил соседа-ликвидатора, который парковал машину под нашими окнами. На его лице росла огромная опухоль, он перевязывал её бинтами и напоминал человека, у которого болит зуб. Он всё реже брал свою машину, а потом перестал ходить вовсе, и машина провела осень неподвижно, под слоем ивовых листьев, которые опадают зелёными. К зиме её засыпало снегом, и она превратилась в своеобразный монумент своего хозяину. Но однажды кто-то вывез её, оставив на земле тёмный прямоугольник.

Я предпочёл бы ходить под пулями: они честнее. Пуля не пристрелит тебя через пять лет после выстрела.

— Эй, Лис! — окликнул я. — Ты сам как думаешь, что могло погнать господина Самушкина в такую даль? Ради снимка наших рельсов?

Лис пошёл медленнее, но лишь пожал плечами. Его новая маска ярко выделялась на загорелом