На экране высвечивается звонок. Том. Я сбрасываю, продолжая удалять свои отметки с публикаций.

Потом мне звонит отец. Его я тоже скидываю, переходя к нему на страничку, удаляя себя с фоток и отписываясь. Все запросы на подписку я кидаю в бан. Как будто бы это поможет мне скрыться. Я думаю, что делать, когда Том возвращается и хлопает дверью.

– Где Скифф? – сразу же спрашиваю.

Том сжимает зубы, а потом рявкает:

– Что ты опять устроила, твою мать, Белинда?!

Я дергаюсь, вижу, как звонит телефон: отец.

– Какого хера он делал у нас в квартире?! Что за херня опять произошла?!

В голове абсолютное ничего. В ушах звенит от криков Тома. Я перебираю пальцы, глядя в пустоту, потом прислоняю руку к лицу, закрываясь.

– Это что такое? – Том садится рядом со мной и показывает наше фото. – Белинда, это с твоего телефона, что она делает в Интернете?!

Я цепенею, теряю дар речи. Мне нечего сказать в свое оправдание, но я не хочу, чтобы он кричал. Когда он кричит, он не похож на себя, он становится другим человеком.

– Ты ее своим дружкам показывала? – говорит он, хватая меня за руки и заглядывая в лицо. – Ты совсем рехнулась, скажи мне?!

– Прости, Том… – выдавливаю, – я тебя умоляю, не злись…

Он встряхивает меня:

– Ты понимаешь, что наделала? Ты понимаешь, что теперь будет? Белинда, ты когда-нибудь перестанешь разрушать все на своем пути?!

Я всхлипываю, выдергиваю руку из его хватки. Том подскакивает с дивана, начинает ходить по комнате, спрашивает:

– Как этот придурок со всем связан?

До меня несколько секунд доходит, что он о Скиффе.

– Он выложил фотографию, – тихо отвечаю.

Том сжимает челюсти, я вижу, как жилы на его шее натягиваются.

– Он из компашки твоих друзей-торчков?

Я не отвечаю, и так все ясно. У Тома звонит телефон, он берет трубку. Из разговора я понимаю, что он говорит с отцом. О нет. Конечно, тот уже в курсе. Что теперь будет, господи…

– Поехали, – подрывается Том, потянув меня за руку.

– Куда?! – сопротивляюсь я, но все же встаю и иду с ним.

– В офис к твоему отцу.

– Что? – ошарашенно спрашиваю.

– Что слышала, – огрызается Том, выходит из квартиры и закрывает дверь.

Он вызывает водителя, и, спустившись на парковку, мы садимся в машину и уезжаем.

Всю поездку до Сан-Франциско и папиной работы меня трясет. Я понятия не имею, что сейчас будет, не знаю, куда деваться, как оправдаться и все исправить. Я смотрю на Тома: его руки разбиты, и кадры того, как он лупит Скиффа по лицу, мелькают перед глазами.

– Зачем ты его так избил? – тихо говорю я.

– Потому что он тебя домогался, – с каменным лицом отвечает он.

Я не выдерживаю:

– Ты больной, ты его чуть не убил!

Том поднимает брови.

– То, что я больной, для тебя новость?

Я зажмуриваюсь. Не знаю, что сказать. Смотрю в окно, на то, как мы съезжаем с Бэй-Бридж в город. Офис отца в самом центре, ехать до него считаные минуты. Когда мы останавливаемся у нужного небоскреба, я несколько раз глубоко вдыхаю перед тем, как выйти из машины. А потом мы поднимаемся к отцу.

Он ждет нас в большом кабинете с панорамными окнами и большущим столом. Я была тут пару раз и мне нравилось, но сейчас от этой обстановки тошно.

– Садись, – говорит отец, указывая на кресло напротив.

Я медленно опускаюсь туда, не смея ослушаться.

– Ну, рассказывай, – говорит он, горько усмехаясь.

– Что рассказывать?

– Рассказывай, как ваше фото оказалось в Интернете, – говорит он, явно теряя терпение.

Я пытаюсь что-то сказать, но заикаюсь, потому что от его пылающего взгляда начинается паника. Очень сбивчиво и тихо я проговариваю всю историю, опуская фигурирующие в ней наркотики и попытку изнасилования. Подперев собой стену, Том стоит со сложенными на груди руками и слушает.

Я чувствую, как отец закипает.

– Ты делаешь это специально, скажи честно? – вдруг спрашивает.

– Что я делаю специально? – удивляюсь.

Отец взрывается и со всей силы бьет кулаком по столу, отчего я вздрагиваю.

– Херню! Херню ты делаешь, Белинда, одну сплошную херню! Даже твоя мать не такая тупая, как ты! – кричит он. – Как можно быть такой тупой? Это просто не укладывается у меня в голове! Вот я и спрашиваю, ты делаешь все это специально? Тебе нравится над всеми издеваться?

Уставившись перед собой, я словно проваливаюсь куда-то. Я должна собраться и ответить ему, но единственное, на что сейчас способна, – скинуться с окна этого здания.

– Я не делаю это специально, – говорю.

– Тогда я и правда не понимаю, как можно быть такой тупой.

Я опускаю голову. Да, так и есть. Я и правда безбожно тупая и не знаю, что мне с этим делать, но слышать это от папы очень больно.

– Прости, пап, – шепчу.

– Твои извинения никому не нужны, ими можно только подтереться, разгребать дерьмо за тобой все равно будут другие люди!

Я облизываю сухие губы. Думаю, знает ли отец о том, что Том избил человека. И как они собираются разгребать это?

– Ты подставляешь не только Тома, ты подставляешь огромную корпорацию и долгую работу тысяч людей! Меня в конце концов! – рявкает он.

Я не поднимаю глаз, смиренно слушая и не пререкаясь.

– Ты глупая и безответственная, тебе ничего нельзя доверить и на тебя нельзя положиться, – отец меняет крик на презрение, – ты просто безнадежна.

После этих слов Том наконец отрывается от стены и спрашивает:

– Что ты хочешь сделать?

Отец смотрит на него, потом берет со стола бумаги и кладет их передо мной.

– Что это? – спрашивает Том.

Он поднимает бумаги и листает их.

– Запрет на приближение, – поясняет отец.

– Чего? – переспрашиваю я.

– Шестьсот метров, не многовато? – хмурится Том.

– Это стандартно, – пожимает плечами папа.

Во мне закипает раздражение и отчаяние, я говорю:

– О чем вы вообще?! Что значит «запрет на приближение»? Я не смогу подходить к Тому?!

– Нет, не сможешь, – отсекает отец. – И жить с ним не сможешь, потому что никто и никогда не должен видеть вас вместе.

– Что?! – кричу я. – Пап, это бред!

Отец забирает из рук Тома документ и кладет его передо мной.