– Потерпи, я все тебе объясню, –прошептал Эллиот. Теперь грудь болела так, что слова давались с трудом.Усевшись на плетеный стул, он почувствовал, что женщина отпустила его. Оначто-то пробормотала, и, проследив за ее взглядом, Эллиот увидел, что онасмотрит на полку у противоположной стены комнаты: там, сверкая в солнечномсвете, льющемся со двора, стояли стеклянные бутылки.

Женщина со стоном шагнула к полке. Черноесаржевое покрывало сползло с ее головы и плеч, полностью открыв кости ребер,белеющие в глубоких ранах, и остатки ветхой одежды, едва прикрывающей еенаготу.

– Ради бога, только не паникуй! –воскликнул Эллиот.

Но было слишком поздно. Генри побелел, рот егозадергался и скривился. Маленка во дворе испустила отчаянный вопль.

Жалобно застонав, женщина уронила бутылку напол. Генри сунул руку в карман, а когда вытащил – солнце блеснуло на стволемаленького серебристого пистолета.

– Нет! – крикнул Эллиот.

Он попытался подняться, но не смог. С тем жеоглушительным грохотом, что и в музее, пистолет выстрелил. В клетке заверещалпопугай.

Пуля попала женщине в грудь, и она завизжала,покачнулась, а потом со злобным воплем кинулась на Генри.

Звуки, издаваемые Генри, не были похожи начеловеческие. Разум покинул его. Беспорядочно, наугад стреляя, он помчался водвор. С пронзительным визгом женщина догнала его, выбила из руки пистолет ивцепилась Генри в горло. Они начали бороться, словно исполняя какой-тоотвратительный танец. Генри отчаянно царапался, но костлявые пальцы все крепчесжимали его шею. Плетеный столик опрокинулся, чай пролился на пол. Ониврезались в апельсиновые деревья, и листья, будто вода из душа, хлынули вниз.

Маленка в ужасе прижалась к стене.

– Эллиот, помоги! – крикнул Генри.

Он откинулся назад, дрожащие колени егоподломились, он судорожно вцепился женщине в волосы.

Эллиот ухитрился доковылять до арки. И как разв это время хрустнули кости. Он моргнул и увидел, как тело Генри обвисло иупало на землю, превратившись в бесформенную кучу зеленого шелка.

Женщина отступила назад, постанывая, заливаясьплачем, ее рот снова исказила гримаса, обнажившая белые зубы, – как тогда,в музее. Гнилое тряпье разорвалось на плече и обвисло; сквозь ветхую тканьстали видны темно-розовые соски. Большие капли крови капали с пелен, все ещеобмотанных вокруг талии, полоски ткани одна за другой разматывались и прикаждом шаге спадали вниз.

Ее глаза, испуганные, залитые слезами, посмотрелина мертвое тело, а потом на еду и лужицу чая, которая испарялась на солнце.

Женщина медленно опустилась на колени,схватила булочку и поспешно сунула в рот. Потом встала на четвереньки и началаслизывать с пола чай. Погрузила пальцы в баночку с джемом и за считанныесекунды расправилась с ним. Потом заметила бекон и разом проглотила целыйломоть.

Эллиот молча наблюдал за ней. Маленка неслышноподбежала к нему и спряталась у него за спиной. Эллиот делал маленькие короткиевдохи и выдохи, прислушиваясь к ритму своего сердца.

Женщина уничтожила сливочное масло, потомпринялась за яйца, зубами проворно очищая их от скорлупы.

Наконец с едой было покончено. Но женщинапродолжала стоять на коленях, глядя на свои вытянутые руки. Солнечный свет,заливающий маленький дворик, блестел на ее черных волосах.

Эллиот продолжал наблюдать. Он не мог осознатьто, что видел, не мог даже осуждать эту женщину. Он был слишком потрясен.

Внезапно женщина развернулась, упала ничком напол, вытянулась во весь рост и горько разрыдалась, беспомощно царапая пальцамиплитку. Потом женщина перевернулась на спину и легла так, чтобы на нее непадала зеленая тень апельсиновых деревьев. Тело ее оказалось целиком залитымсолнечным светом.

С минуту она смотрела в небо, потом глаза еезакатились и стали видны только бледные полумесяцы белков.

– Рамзес, – прошептала она. Ее грудьслабо колыхалась при дыхании.

Граф обернулся к Маленке. Тяжело опираясь наее руку, он встал со стула и почувствовал, что темнокожую танцовщицу все ещетрясет от страха. Он молча опустился на расшитые подушки и прислонил голову ккруглой мягкой спинке плетеного кресла. Все это просто дурной сон, думал он. Ноэто был не сон. Он своими глазами видел, как это существо восстало из мертвых.Он видел, как оно убило Генри. Что же ему делать, господи?

Маленка придерживала его за локоть, потомопустилась рядом на колени. Разинув рот, она смотрела в сад широко распахнутымипустыми глазами.

Над лицом Генри кружили мухи. Они с жужжаниемсадились на остатки еды.

– Никто не причинит тебе зла, –прошептал Эллиот, повернувшись к Маленке. Жжение в груди понемногу стихало. Влевой руке разливалось тепло. – Она не обидит тебя, обещаю. – Онпровел языком по сухим губам, потом снова с трудом заговорил: – Она больна. Ядолжен позаботиться о ней. Она не причинит тебе зла, поверь.

Египтянка вцепилась в его запястье, прижавшисьлбом к спинке кресла.

– Не надо полиции, – тихо произнеслаона наконец после долгой паузы. – Я не хочу, чтобы англичане отобрали уменя дом.

– Да, – пробормотал Эллиот. –Не надо полиции. Мы не будем вызывать полицию.

Он хотел погладить ее по голове, но не смогпошевелиться. Он мрачно смотрел на солнечный свет, на лежащую женщину, на ееблестящие черные волосы, разметавшиеся по выложенному плиткой полу, на мертвогоГенри.

– Я сама все сделаю, – прошепталаМаленка. – Я сама унесу отсюда англичанина. Пусть полиция не приходит.

Эллиот не понимал ее. Что она говорит? Потомдо него дошло.

– Ты можешь это сделать? – тяжелодыша, спросил он.

– Да, могу. Придут друзья. Заберутангличанина.

– Тогда все нормально. – Эллиотвздохнул, и боль в груди стала еще сильнее. Он осторожно дотянулся правой рукойдо кармана, вытащил бумажник и, едва шевеля пальцами, вынул два десятифунтовыхбанкнота.

– Это тебе, – сказал он. Сновазакрыл глаза, изнемогая от предпринятых усилий. Маленка взяла деньги. – Нобудь осторожна. Никому не рассказывай о том, что видела.

– Никому не скажу. Я позабочусь о… Этомой дом. Его подарил мне брат.

– Да, понимаю. Я пробуду здесь недолго,обещаю тебе. И заберу эту женщину с собой. Но пока потерпи, и я дам тебе ещеденег, много денег.

Эллиот снова раскрыл бумажник. Вытащил вседеньги и, не считая, протянул их египтянке.