Одеяние бедуина балахон с длинными рукавами иголовной убор. Он разом сдернул одежду с веревки. Скинул пальто, надел балахони покрывало, оторвал кусок веревки и обвязал им голову.

Теперь он выглядит как араб. Только с голубымиглазами. Но он знал, где можно взять пару темных очков: он видел их на базаре.А базар находится по дороге к музею.

Он помчался еще быстрее.

Вернувшись накануне вечером из отеля «Шеферд»,Генри не просыхал. Короткий разговор с Эллиотом почему-то сильно взволновалего.

Он постоянно напоминал себе, что ненавидитЭллиота Саварелла, что вот-вот отправится в Америку, где уже никогда невстретится ни с Эллиотом, ни с ему подобными.

И все-таки воспоминание об этой встрече недавало Генри покоя. Каждый раз, возвращаясь мыслями к тому разговору, он виделЭллиота, смотревшего на него с нескрываемым презрением. И снова слышал холоднуюненависть в его голосе.

Нужно иметь крепкие нервы, чтобы посметьобращаться с Генри подобным образом. Давным-давно, после одной неприятнойистории, Эллиот был в его руках. Генри мог уничтожить его, но не стал, потомучто это показалось ему жестоким. Он всегда был уверен в том, что Эллиотиспытывает к нему благодарность, он не сомневался, что именно из-за той давнейистории Эллиот неизменно вежлив и терпелив. Потому что все эти годы Эллиот насамом деле проявлял удивительное терпение.

Но только не вчера. А самое ужасное, чтоненависть Эллиота была зеркальным отражением той ненависти, которую Генрииспытывал ко всем, с кем был знаком. Это огорчало Генри и выводило из себя. Ипугало.

«Надо уехать от них, от всех, – думалон. – Они только и заняты тем, что критикуют и осуждают меня, хотя саминедалеко от меня ушли».

Когда они уедут из Каира, он как следуетотмоется, бросит пить, вернется в «Шеферд» и мирно проспит несколько дней.Потом заключит сделку с отцом и поедет в Америку, а там, может, ему улыбнетсяфортуна.

А сейчас у него не было никакого желанияиграть. Сегодня не будет никакой игры; он с легкостью откажется от нее ипозволит себе наслаждаться шотландским виски, полеживая в этом уютном кресле ипоглощая приготовленную Маленкой еду.

Маленка в последнее время слишком часто сталаворчать и придираться. Она только что приготовила английский завтрак и хотела,чтобы он сел за стол. Генри слегка шлепнул ее и попросил оставить его в покое.

Тем не менее она продолжала суетиться. Генрислышал, как засвистел чайник. Маленка накрыла небольшой столик во дворе.

Ну и ладно, черт с ней. У него есть трибутылки виски – этого вполне достаточно. Может, позже ему удастся выпроводитьее куда-нибудь. Ему нравится бывать здесь в одиночестве. Пить, курить ипредаваться мечтам. Слушать граммофон. Генри привык даже к этому проклятомупопугаю.

Сейчас он решил вздремнуть, а попугай,естественно, заорал, защелкал, забегал взад-вперед по своей клетке. Африканскиесерые попугаи обожают висеть вниз головой. Вообще-то, эта птица всегданапоминала Генри гигантское насекомое. Когда Маленки не будет дома, надо егоприбить.

Он уже задремывал, находясь на гранибодрствования и сна. Сделал еще один глоток виски, и голова его склонилась кплечу. Дом Джулии, библиотека, мумия кладет руку ему на плечо, в горлезастревает пронзительный вопль…

– Господи!

Генри вскочил с кресла, бокал выскользнул изруки. Хоть бы прекратился этот проклятый кошмар…

Эллиоту пришлось остановиться, чтобы перевестидух. Два выпуклых глаза изучающе смотрели на него поверх черной саржи.Казалось, женщине хотелось взглянуть на него украдкой, но полусъеденные веки недавали возможности прикрыть глаза. Рука поправила покрывало, словно женщинахотела спрятаться от взгляда Эллиота.

Нашептывая латинские слова, граф попросил ееподождать немного. Кеб не мог подъехать ближе к дому, который был им нужен.Осталось пройти несколько шагов.

Эллиот вытер лоб носовым платком. Так,минуточку. Рука. Рука, которая придерживала черную ткань возле рта. Он сновавзглянул на нее. Рука менялась в лучах жаркого солнца Рана, обнажавшая костяшкипальцев, почти затянулась!

Эллиот некоторое время изучал руку, потомперевел взгляд на глаза женщины. Да, появилось что-то вроде век, и теперьдлинные, изогнутые черные ресницы прикрывали бугристую, изъеденную плоть.

Он снова обнял женщину, и она тут же прижаласьк нему – нежное, трепещущее существо. И тяжело вздохнула.

Эллиот вдруг ощутил исходящий от нее ароматдухов, дорогих, сладких, изысканных. В этом аромате слышались запахи пыли,глины, речного ила, но очень легкие, почти неуловимые. А запах духов был стоеки силен. Сквозь тонкую саржу Эллиот чувствовал тепло ее тела.

Ну и зелье! Какое могучее!

– Сюда, сюда, моя дорогая, – сказалон по-английски. – Мы уже совсем близко. Вон та дверь в конце дома.

Он почувствовал, как женщина обнимает его. Оналегонько поддерживала его, принимая на себя тяжесть его тела. Боль в левомбедре утихла. Эллиот с облегчением засмеялся. Нет, он чуть было не засмеялся,но не смог. Просто пошел дальше, и женщина помогала ему идти, пока они недобрели до двери.

Здесь он с минуту отдыхал, а потом забарабанилв дверь кулаком.

Больше он не мог ступить ни шагу.

Долго ничего не было слышно. Эллиот постучалеще раз.

Потом донесся звук отодвигаемого засова, ипоявился Генри, дрожащий, небритый, в зеленом шелковом халате.

– Какого черта тебе надо?

– Позволь мне войти.

Он толкнул дверь и ввел женщину в комнату. Онаспряталась у него за спиной, чтобы Генри не увидел ее лица.

Эллиот заметил, что обстановка в домероскошная: ковры, мебель, хрустальные графины на мраморных столиках. Сквозьарочный проход, ведущий во двор, Эллиот увидел темнокожую красавицу в костюметанцовщицы – наверное, это и есть Маленка. Она ставила на столик поднос сгорячей едой. Возле белой садовой стены росли маленькие апельсиновые деревья.

– Кто эта женщина? – спросил Генри.

Все еще крепко прижимая спутницу к себе, Эллиотнаправился к стулу. Генри смотрел на ноги женщины: при каждом ее шаге видныбыли голые кости. Во взгляде Генри мелькнуло изумление, смешанное сотвращением.

– Кто она такая? Зачем ты привел ее сюда?Попятившись, Генри наткнулся на колонну арочного прохода и изрядно стукнулся.

– С ней что-то неладно, – выдохнулон.