— У тебя такой вид, словно кто-то умер, — заметилдядя Джордж вечером. — По-моему, ты переутруждаешься в этом дурацкомКрасном Кресте. — К тому же была суббота, а он не одобрял того, что Лианапроводит на работе не только будни, но и выходные.

— Мы занимаемся совсем не дурацкими вещами, дядяДжордж.

— Тогда почему у тебя такой грустный вид? Тебе надовыезжать из дома и развлекаться. — Это был старый рефрен.

Лиана улыбнулась. По крайней мере дядя перестал ее сводить ссыновьями своих друзей. Он уже понял, что Лиану не поколебать. Она жила толькописьмами Армана. Помятые, с замусоленными углами, они приходили через ЮжнуюФранцию, а иногда задерживались на несколько недель в ожидании, пока кто-то непоедет в Англию или в Испанию, но в конечном счете они доходили доСан-Франциско — и каждый раз Лиана испускала вздох облегчения и сообщаладевочкам, что папа жив и здоров. Джордж не переставал удивляться ее верности.Он знал множество женщин, которые в такой ситуации не преминули бы изменитьсвоим мужьям. С улыбкой он вспоминал многих из них, с кем общался во времяпредыдущей войны. Но в этом отношении Лиана скорее походила на своего отца, чемна него. Он восхищался этим ее качеством, хотя и не мог не считать его глупым.

— Знаешь, из тебя бы получилась хорошаямонахиня, — подшучивал он над Лианой.

— Возможно, это и есть мое призвание.

— Еще не поздно постричься.

— Вот я и готовлюсь. — Каждый вечер они играли вдомино и вели подобные перепалки. Трудно было поверить, что снова приближаетсяРождество и они прожили в Сан-Франциско целый год. Казалось, война тянется ужетысячу лет, хотя прошло всего лишь два с небольшим года, как она охватилаФранцию, Арман все еще был жив, и каждую ночь Лиана благодарила за это Господа.Теперь время от времени он намекал в своих письмах на то, чем занимается, иЛиана уже знала об Андре Маршане. Но не было ни малейшего признака, что войнаблизится к концу. Бомбардировки Лондона продолжались, англичане отважносопротивлялись, и, хотя немцы тысячами гибли на русском фронте, ничто неуказывало на то, что они готовы уступить. Но все это казалось таким далеким,пока той же самой ночью шестого декабря Лиана, забравшись в постель, вдруг непоняла, что не может уснуть. Она встала, обошла тихий дом, размышляя об Армане,и, наконец, добралась до библиотеки и села за стол, понимая, что большая частьее письма будет вымарана цензурой. Арман мог посылать ей письма черезподпольные каналы, ее же письма могли дойти до него только официальным путем,а, значит, их прочтут немецкие цензоры в Париже. Она старалась следить за тем,что пишет, и, наконец, зевнула, надписала адрес и уставилась в заоконную тьмудекабрьской ночи. И лишь после этого, немного приободрившись, Лиана вернулась впостель.

Но и на следующее утро Лиана ощущала тревогу. Она могладумать лишь об Армане и, как всегда, с волнением раскрыла газету в поискахновых сообщений о войне в Европе.

— Это ты бродила прошлой ночью, Лиана? Илиграбители? — улыбнулся ей дядюшка, когда они сидели за завтраком. Он ужепривык к ее ночным бдениям. Правда, в первый раз, услышав ее шаги, он выскочилс заряженным револьвером, и оба они закричали и подпрыгнули от неожиданности.

— Наверное, грабители, дядя Джордж.

— Они забрали наши рождественские подарки? —влетела в комнату Элизабет. Ей уже было девять лет, и времена Санта-Клауса длянее миновали. Теперь ее гораздо больше тревожило, что грабители могут совершитьналет на огромный склад подарков, хранившихся наверху в шкафу.

— Надо проверить, — улыбнулась Лиана дочери,глядя, как та вместе с сестрой направляется в сад.

Девочкам очень хорошо жилось в Сан-Франциско, и, хотя онискучали по отцу, они прижились здесь, и им ни разу не пришлось столкнуться сунижениями, пережитыми в Вашингтоне, так как дядюшка старательно следил за тем,чтобы не называть мужа племянницы нацистом. Лиана была ему очень благодарна, ив этот день отправилась в Красный Крест с более легким сердцем, чем накануне.Она думала о том, как Ник переживет расставание с сыном, но по опытусобственных горестей знала, что время смягчает удары судьбы. Она понимала, чтоНику нелегко, но со временем его боль притупится, точно так же как еесобственная, связанная с воспоминанием о нем. Все это время, пока она велатихую и размерную жизнь в Сан-Франциско, Лиана постоянно помнила о Нике. Онасама удивлялась, каким недавним ей иногда казалось их путешествие на «Довиле».Однако теперь постепенно Ник начал удаляться. Иногда в ее снах образ Никасоединялся с образом Армана, и, проснувшись, Лиана не могла понять, где она, скем, как сюда попала, пока не выглядывала в окно, не видела мост Золотые Воротаили не слышала сирен с маяка, гудевших во время тумана. И тогда она всевспоминала и понимала, какое расстояние отделяет ее и от того, и от другого.Ник стал частью ее прошлого, но одной из самых дорогих сердцу частей. Он дал ейто, чего она не получала ни от кого другого, и сказанные им слова помогли ейпродержаться эти полтора года. Ей потребовались силы, веру в которые внушил ейон, когда они расставались. Она призывала их, когда ей приходилось почетыре-пять недель ждать писем от Армана, читать ужасающие сводки с фронта,когда она представляла себе опасность, которой подвергается Арман, работая снемцами в Париже. Она нуждалась в этих силах ежедневно, они нужны ей были длядевочек и даже для дяди Джорджа. Но еще больше эти силы потребовались ей,когда, вернувшись с девочками из церкви, она включила радио. Она часто слушалапоследние известия, но теперь застыла посреди комнаты, не в силах поверитьсобственным ушам: В Пёрл-Харборе на Гавайях были потоплены и получили серьезныеповреждения шесть военных кораблей, а на аэродроме военно-воздушных сил уцелеловсего шестнадцать бомбардировщиков. Ранним утром японцы нанесли неожиданныйудар по Гавайям, оставив после себя тысячи убитых и раненых, и теперь сталоясно — Соединенные Штаты вовлечены в войну.

Побледнев, с бешено колотящимся сердцем Лиана сбежала вниз,чтобы найти дядю, и увидела, что он стоит в кабинете и со слезами на глазахтоже слушает последние известия. Впервые враг вторгся на землю его родины,страны, которая была столь ему дорога. Лиана бесшумно приблизилась к дядюшке,и, обнявшись, они выслушали обращение президента Рузвельта. Больше никакихвопросов не было. Америка вступила в войну. Оставалось только утвердить это наследующий день в сенате. А еще через три дня, одиннадцатого декабря, войнуШтатам объявили Германия и Италия, и конгресс принял объединенную резолюцию,подтвердившую, что Америка находится в состоянии войны. Для американцевнаступила новая и безрадостная эпоха. Вся страна была потрясена нападением наПёрл-Харбор, и теперь все гадали, достанет ли японцам решимости, чтобыподвергнуть бомбежке главные города континента. В одночасье вся странапогрузилась в состояние смятения и неуверенности.

Утром седьмого декабря в Нью-Йорке тоже началась паника,хотя люди не боялись так, как на Западном побережье. Гавайи находились довольнодалеко, однако сам факт, что враг посмел напасть на Америку, в то утро потрясвсех. Обращение Рузвельта к народу с объявлением войны восприняли чуть ли не соблегчением. Теперь Соединенные Штаты могут закатать рукава и дать сдачи.Оставалось только надеяться, что японцы не успеют повторить налет, совершенныйна Пёрл-Харбор.