подготовил на твоих жмуриков. — он протянул мне медицинский формуляр, в котором корявым почерком, были написаны вымышленные имена и фамилии моего вчерашнего ужина.

Документы, паспорта с фотографией, налоговые и страховые номера. Всё то, что придумали люди за последние двести лет, досаждало вечной жизни. Мы втроём нашли способ обманывать государственную систему. К примеру, у меня был паспорт на имя Анны Владимировны Линович. Всё что я знаю, о настоящей Анне Владимировне, это то, что младенец появился на свет двадцать пять лет назад в селе Богатое, и умер через три дня. Но свидетельство о смерти где-то затерялось (было уничтожено ночным мед-братом Романом) и государственная машина продолжила следить, как Анна Линович поступила на домашние обучение, сдала экстерном экзамены в средней школе и стала жить свою обычную жизнь обычного человека. У нее не было водительских прав, собственности и кредитной истории. Она была прописана у деловитой и любящей иностранные банкноты женщины в квартире где-то в Красноярске. Удивительно, что единственное, что не менялось со временем — это любовь людей к быстрым и главное большим деньгам. Для меня же материальные средства не представляли проблем. Деньги я доставала разными путями — от пошлого грабежа своих жертв до продажи антиквариата, что скопился за более, чем двести лет. Удивительно сколько можно выручить за предметы обихода моей долгой жизни.

— Что это за имена? — я кивнула в строну справки о смерти.

— Невостребованные тела. Люди без определенного места жительства или родственников.

— Что потом?

— Как обычно, три года хранения урн, а дальше — общая могила.

— Три года… Для людей это хороший срок…

— Думаешь кто-то может хватиться твоих жмуров? — Петер указал на черный пакет, что покоился у моих ног и ожидал своей очереди в печь.

— Им кто-то настойчиво звонил, обоим. Один и тот же номер. Кто-то ждал их. А ещё, мне показалось, что бармен в том клубе был с ними заодно. Так что вполне возможно кто-то и хватиться.

— Будешь с этим разбираться?

— Пока думаю. Не хочется лезть во всё это. Ну травит бармен девчонок, что мне с этого. Но он видел моё лицо и специально отвернулся, когда один из отравителей тащил меня из клуба. Даже если бармен не обратиться в полицию, он может сам начать поиски.

— Дело твое. Но я бы так этого бармена не оставил.

Я молчала, сложив ногу на ногу и скрестив руки на груди, и ждала когда тело номер один (или два) сгорит до тла в раскаленной печи. Через несколько минут пламя погасло — кремация была завершена.

Петер принялся за работу. Я спросила, откуда я могу позвонить, Петер махнул рукой в сторону рабочего кабинета механика крематория. Мне необходимо было избавиться и от автомобиля, а для этого предупредить владельца автосвалки Георгия о своём прибытии.

— Алло, привет Гоша, спишь уже? — я плохо слышала Георгия из-за сильных помех, видимо что-то пережимало провод телефона. — У меня для тебя есть дело. Да, плачу как обычно. Легковая. Да. Номера? Нет, здешние. Хорошо, подгоню машину к пяти утра. Да ладно, ты сам меня встретишь? Что, работник украл половину? Какая прелесть. Хорошо, тогда до встречи.

Я положила трубку и стала раздумывать, как заехать домой за деньгами. Лишний крюк и слишком мало времени. Всё- таки придется выбирать, проследить за Петером или спать в земле, пережидая день на окраине города. Я убрала прядь волос с лица за ухо и вернулась к печи.

Петер загружал второй пакет в накопитель.

— Я уезжаю. Завтра приеду проверю урны.

— Не доверяешь?

— Привычка не верить тем, кто восхвалял фюрера навсегда со мной.

— Да брось ты, что было то прошло.

— Ага, скажи это моим родным местам, которых и на карте уже нет.

Петер пожал плечами и включил домну.

Я снова села за руль. Фары освещали черное полотно ровной дороги. Включила радио. Мне всегда нравилась музыка. Тихая, спокойная, и новая — электронная музыка. Я отстукивала ритм пальцами на руле и смотрела вперед. Разрешенная скорость в городе пятьдесят километров в час. Я бросила взгляд на спидометр — сорок семь километров. Я подбавила газа. Слишком медленно идущий автомобиль тоже привлекал внимание, не столько полицейских, сколько торопливых водителей, что обязательно пытались посигналить или пойти на обгон. Люди спешили жить и совсем не хотели тратить своё истекающее время, плетясь за медленным авто.

Середина ночи — мое любимое время. Темнота становится настолько густой и плотной, что кажется её можно потрогать, почувствовать всем телом. Она обволакивает, словно теплая вода, умиротворяет, приглушает все звуки.

Улицы были пустынны, лишь редкие фонари бросали жёлтые пятна света на дорогу. Одна музыкальная композиция сменилась другой, более быстрой, звонкой, радостной. Я сделала звук чуть погромче и закивала головой в такт. До моего дома оставалось несколько километров, минут десять пути.

Красный свет на перекрёстке заставил меня притормозить. Алые цифры отсчитывали обратный отсчет — шестьдесят секунд до зеленого сигнала светофора. Я переложила из бардачка в кожаную сумку деньги и черную карточку с изображением красных песочных часов. Рядом со мной поравнялась белая машина с голубыми проблесковыми маячками. Я посмотрела влево. Мужчина в серой форме улыбнулся мне с пассажирского переднего сидения. Я ответила на улыбку коротким кивком, взглянула на обратный счётчик на светофоре и закусила губу. Если Бог существует, то я молю его о том, чтобы полицейские не остановили мою машину. Зеленый свет — я трогаюсь, аккуратно набирая скорость, пропуская полицейскую машину вперед. Провожаю её взглядом и медленно выдыхаю, когда вижу быстро удаляющиеся красные противотуманные фары. За десять лет жизни в этом городе я ещё ни разу не имела дел с правоохранительными органами. Иногда я сама удивляюсь своему везению, ведь я ночное существо, а люди по ночам либо крайне опасны, либо крайне насторожены.

Охотники и добыча. Вся моя внешность кричит о том, что я могу стать жертвой в любой момент. Отличная маскировка. Охотник никогда не подумает, что невысокая девушка в короткой юбке может представлять хоть какую-то опасность. Наивные создания. Их так легко заманить на такую сладкую приманку. Одинокая блондинка бродит по ночному городу. Мне даже не надо ничего делать, они сами идут в мои смертельные объятия.

Я мотнула головой. Иногда мои мысли будто не принадлежат мне — кровожадные, подлые, страшные. Я считаю, что мой внутренний голос — это “зверь”, и если его не контролировать, даже в своих размышлениях, то он заполнит собой всё и я потеряю себя, свою человечность.

Я заехала в подземную парковку своего жилищного комплекса.