на то, что я родилась девкой и забрала у неё ее красоту, густоту волос и румяность щек. Я сотни раз молила у неё прощения, но она не хотела слушать меня и лишь повторяла: “Бог послал мне тебя за мои прегрешения, из-за тебя я не могу родить твоему отцу сына.” Но мой папенька, нисколько не печалясь о том, что не сможет иметь наследника, любил меня всем сердцем, нянчился со мной больше матери и няни, брал с собой на охоту и допускал меня к своим псам. Большим лохматым отродьям, что слушались только его. Иногда я засыпала в псарне, наигравшись с маленькими щенками. Я любила закинуть голову на спину ощенившийся суки и смотреть, как крохотные слепые создания тычут носом в мягкий розовый живот своей мамы в поисках молока.

После смерти папеньки собаки заболели, они отказывались есть и пить. Только один щенок, что принял меня за свою маму с удовольствием ел мои каши на молоке. Вскоре псарня опустела.

Мой щенок вырос, его черная шерсть побелела у носа и вокруг огромных карих глаз. Пёс сидел подле меня и щурился от яркого света. С интересом наклонив голову на бок, он смотрел на маменьку, что поравнялась с калиткой. Пёс обошел кресло и спрятался от маминого взора за широкой спинкой.

— Ты почему ещё не готова? — отворяя чугунную щеколду, закричала мать. — Сидишь опять со своим псом, ну-ка быстро в дом! Да, оставь ты эту псину, подымайся! Где туфли, где моя заколка?

Я поспешила по деревянной лестнице в дом, подобрав руками подол платья. Мой пёс жалобно заскулил, тут же заскучал по мне и моим прикосновениям, лег на живот и грустно опустил широкую морду на передние лапы.

— Тебе кто важнее, жених или эта старая псина? — маменька увидела кроткую боль в моих глазах, когда я обернулась на своего пёсика. — Пан Яныш скоро прибудет, а ты растрёпана, словно деревенская девка.

Маменька с трудом следовала за мной, отстукивая по деревянным доскам пола наконечником зонта.

— Садись на тахту. — маменька скомандовала мне и перевела дух, уперев кулаки в пышную юбку. — Где фамильная заколка?

Я достала из-за пояса платья украшение для волос из почерневшего серебра и тусклых рубинов, протянула его в сухие, морщинистые руки матери. Маменька схватила меня за белые локоны, накрутила волосы на палец и, уколов кожу головы, стянула их туго заколкой. Капелька крови упала на голубую юбку моего платья.

— Куда же я положила туфли? — маменька рыскала глазами по комнате.

— Они на моей кровати. — не поднимая на маменьку глаз, ответила я.

— Быстро иди и надень, а я пока накрою стол. — мать захромала на кухню и стала громко командовать поварихой.

Я зашелестела платьем, закрыла дверь в свою спальню и впервые развернула бумажный сверток, в котором лежали шёлковые бирюзовые туфли с изогнутым толстым каблучком, обитым той же легкой тканью. Я надела их, и поняла, что они мне жутко малы. Я с трудом могла сделать и шаг в них.

Маменька вошла ко мне без стука и заполнила собой дверной проём.

— Едет, выходи живо на крыльцо. — скомандовала мать.

— Я не могу… — взмолилась я, — мне больно идти.

— Что за глупости? — маменька свела светлые брови к переносице.

— Туфли малы. — я подняла подол и оголила раскрасневшиеся лодыжки и перетянутые своды стоп.

Маменька схватила меня за локоток и потянула к выходу.

— А ну подол опусти, такого бесстыдства я не потерплю. Больно ей! Дети появятся, поймешь, что такое боль. А сейчас будь кроткой, улыбчивой и упаси тебя Господь, завести разговор об охоте или твоем чёртовом псе.

Пан Яныш прибыл на экипаже ровно в обозначенное время. Расплатился с кучером, громко харкнул себе под ноги, поправил шляпу и усы и помахал маменьке. Мой огромный пёс изошёлся лаем. Маменька громко цыкнула на пса и хлопнула его рукой по спине. Животинка еле слышно взвизгнула и спряталась между ножек уличного деревянного кресла, поджав лохматый черный хвост.

Жених был невысок, его белесые волосы редели, а рыжие усы и борода росли клоками. Он поцеловал руку маменьки, затем мою, оставив на тыльной стороне ладони влажный, липкий след, смерил меня долгим взглядом и еле заметно хмыкнул.

За весь ужин я ни разу не посмотрела на пана Яныша. Я вздрагивала от боли при каждом движении, мои ноги словно налились свинцом, а пальцы на ногах сводило судорогой. Я с ужасом думала о том, что жених захочет танцевать после трапезы.

— Так Вы говорите, что пушное дело сейчас активно развивается в Новой Франции? — маменька подлила ягодную настойку в хрустальный бокал Яныша.

— Абсолютно верно пани. Сейчас восточные провинции Французской Канады конкурируют в этом деле с Российской Империей. Французы и голландцы продают шкуры бобров и речных выдр, выменивая мех у коренных народов — гуронов и ирокезов. Скажу Вам, бобровый мех хоть и долговечен, и служит отличным износостойким материалом для создания шляп и декларативной отделки пальто, но по своей красоте никогда не сравнится с Сибирской соболиной пушниной. Мои дела с русскими из-за французов не страдают, не беспокойтесь. — престарелый жених поглядывал на меня влажными глазами каждый раз, когда с его уст слетало слово “мех”.

— Ну что Вы, пан Яныш, как можно. Пока Бог посылает нам зиму, ваше дело будет процветать. — маменька пнула меня под столом ногой, чтобы я включилась в беседу.

— И как часто Вы бываете в России? — залепетала я, пытаясь изобразить на своем лице улыбку.

— Обычно дважды в год, когда русские купцы выменивают у охотников шкуры, в декабре и в марте. — Яныш покрутил бокал с настойкой в своих ладонях.

— Холодно наверное в России зимой? — я смотрела как маменька подсовывает жениху тарелку с хлебом и мясной нарезкой.

Яныш пожал плечами.

— По разному. Порой приедешь в Петербург в середине декабря, укутанный в меховое пальто, а с неба дождь капает, словно на дворе октябрь. А в марте такие ледяные ветра дуют, что надо придерживать шляпу.

Я поёжилась, представив себе северный ветер в марте и отпила воды из бокала.

Яныш цокнул губами и залпом выпил бокал крепкой ягодной настойки.

— Я же к Вам с дарами, приехал. Совсем забыл. Привез доху из меха северного песца. — жених встал и достал из короба меховое пальто. — Анна, позвольте накинуть подарок Вам на плечи.

Маменька зыркнула на меня, мол чего расселась, поднимайся и принимай подарок. Я попыталась встать, молния пронзила мои ноги вплоть до самых бёдер, чуть качнулась на онемевших ступнях и криво улыбнулась. Яныш подошёл ко мне и аккуратно