точно запечатлеть способ действий Елизаветы – так она вела себя не только с дипломатами, но и с любовниками, министрами и шпионами. Она была на войне, но она не воевала. Она была влюблена, но она не любила. В своем правлении она разыгрывала грандиозную импровизацию, оставляя всех вокруг в замешательстве и сомнениях.

В середине января Мендоса узнал, что королева выдала Дрейку 10 000 фунтов «из денег, хранящихся в Тауэре». Эти деньги Дрейк украл у Испании. Тем не менее «в подписанном королевой сопроводительном документе говорилось, что это награда [награда!] за его плавание». Мендоса подозревал в этом деле еще более зловещую подоплеку – возможно, на эти средства собирались снарядить новую экспедицию для ограбления Испании. Он выяснил, что, по словам матросов, Дрейк должен был разделить между ними добычу, но, как и предполагал Мендоса, «он этого не сделал, и не свел счеты ни с кем из тех, кто был связан с его плаванием, а просто держит их в своих руках, время от времени выдавая какие-то суммы, чтобы заставить их участвовать в следующем морском походе».

Уже ходили слухи, что Дрейк уговаривал королеву снарядить огромный флот из десяти кораблей и отправить его в Индию на любых условиях, какие она сама сочтет подходящими. Для испанцев это звучало так, будто эти двое сговорились захватить власть над миром.

Филипп II в целом одобрял тактику, выбранную его шпионом по отношению к королеве, Дрейку и министрам. Он побуждал Мендосу разжечь «в обществе страх перед вероятным объявлением войны», внушая, что «те, кто не имеет доли в награбленном, будут несправедливо страдать из-за тех, кто ее имеет». 25 сентября 1581 г. он изложил Мендосе свою линию: «Вы верно поступили, настойчиво требуя обсудить дело Дрейка, и будет целесообразно и дальше подогревать опасения купцов о том, что против них будут применены репрессии, если наши требования не будут удовлетворены. Это заставит их оказать давление на королеву, вынудив ее вернуть добычу и проявить умеренность в других вопросах».

Но Филипп II недооценивал Елизавету I, постепенно обретавшую все больше уверенности. Через несколько дней Мендоса сообщил, что он не может «со всей настойчивостью продвигать вопрос [грабежа]», потому что это может спровоцировать ее на столкновение, которое не нужно Филиппу. «Я постоянно добиваюсь ответа на этот вопрос, – сообщал он, – но вид такой большой суммы в руках подстрекает их к нападению на Ваше Величество».

Когда 11 октября Мендоса наконец добился продолжительной аудиенции у Елизаветы, она применила все доступные ей приемы, чтобы выбить почву из-под ног у своего противника. Она пыталась отвлечь его с помощью двух своих придворных дам и двух советников, одновременно запугивая его и предупреждая, чтобы он «не пытался ее напугать». Мендоса только ухмыльнулся, когда она дала волю своим «ярости и волнению».

Призвав на помощь всю силу духа, посол сказал, что не будет тратить ее время на пустые угрозы, «ведь мне хорошо известно, что монархи не боятся простых смертных». Далее он прибег к лести. «А вы прежде всего леди, – сказал он ей, – и столь прекрасная, что даже львы склоняются перед вами».

Ему показалось, что его слова попали в цель. «Она так тщеславна и легкомысленна, – писал он королю, – что при этих словах ее гнев тотчас улетучился. Затем она начала рассказывать, как сильно Ваше Величество должны быть ей обязаны за то, что она отказалась принять фламандских мятежников», замышлявших против нее. Перед тем как откланяться, Мендоса сделал прощальный выстрел: «Я сказал ей, что твердо убежден: если добыча Дрейка не будет возвращена, Ваше Величество прикажет конфисковать все английские товары в своих владениях, чтобы возместить своим подданным их потери».

Но Елизавета не позволила ему оставить последнее слово за собой. Снова приняв высокомерный вид, она заявила, что «была оскорблена первой и должна первой получить удовлетворение». С этими словами она «очень сухо» попрощалась с Мендосой. Уходя, она вздохнула и сказала: «Дай Бог, чтобы каждый получил свое и мог обрести покой».

Мендоса признал, что дело так и осталось нерешенным. Она вела себя, размышлял он на следующий день, «грубо и вызывающе». Он сравнил ее со «старым ржавым флюгером, ветхим от старости, который способен вращаться лишь при сильных порывах ветра, а стоит ветру утихнуть, возвращается в прежнее положение. Точно так же я своими правдивыми и разумными доводами всегда убеждаю ее быть на стороне Вашего Величества, но мои увещевания действуют, лишь пока я нахожусь рядом с ней, а после она, как этот флюгер, возвращается в исходное положение». Пока Елизавета колебалась, отношения двух держав висели на волоске.

К глубокому разочарованию Мендосы, на следующий день Елизавета «в бешеной спешке» вызвала Дрейка, но не для того, чтобы, как надеялся посол, загладить обиды, нанесенные Испании. «Они никогда не вернут награбленное, – заявлял он, – если только Ваше Величество не прикажет арестовать все английское имущество в ваших владениях. Если Вашему Величеству будет угодно, это можно сделать сейчас же, и мы посмотрим, как они поведут себя после этого».

Позже в тот же день он пожаловался королю на то, что Лестер и королева добивались его изгнания из Англии. Он узнал, что Лестер посвящен в ход его переговоров с королевой и поддержал ее, когда она колебалась. Он делал все возможное, чтобы Мендоса больше не встречался с королевой, «и всегда вводил меня через черный ход, а не через приемную». Отношения продолжали ухудшаться. «Каждый день он изобретает новые и все более существенные предлоги для моего изгнания». Он пошел на крайние меры, приказав арестовать одного из слуг Мендосы за то, что тот крестил своего новорожденного ребенка по католическому обряду. Постепенно Мендоса начал чувствовать себя загнанным в угол.

Он пожаловался Филиппу II, что Елизавета I, Уолсингем и их шайка «пытаются избавиться от меня и, при необходимости, порвать с Вашим Величеством; именно эту цель они преследуют ежедневно и ежечасно, и поэтому королева смотрит на меня с возрастающим неудовольствием». Если ее советники добьются своего, признавался он, «Вашему Величеству, вероятно, придется выразить свое возмущение с мечом в руке». Принимая во внимание все обстоятельства, «я не могу быть чем-либо полезен Вашему Величеству здесь и сейчас, когда мои руки связаны, а ее уши глухи к моим доводам». Поэтому Мендоса призывал короля немедленно найти ему преемника, «хотя его необязательно назначать на ту же должность». Этот «специальный посланник» должен привезти с собой письмо от Филиппа, дающее ему полномочия расследовать грабежи Дрейка. В сущности, тому, кто его сменит, придется привезти целую стопку писем, разрешающих ему вести расследование от имени Испании, как заметил Мендоса с раздражением.

Дрейк планировал и