Одни превозносили его до небес, другие смешивали с грязью. Он не знал своего места, а благосклонность королевы делала его еще более хвастливым и невыносимым.

Елизавета I по-прежнему отклоняла все испанские претензии по поводу Дрейка. Она отказалась выслушать Мендосу, хотя многие при дворе убеждали ее вернуть Испании украденное сокровище и выдать вместе с ним и самого Дрейка. Это было бы справедливым возмездием. Ее упорное молчание и нежелание публично осуждать рыжеволосого девонца истолковали как поддержку. Отныне он считался ее личным пиратом. Мендоса ворчал, что «королева проявляет необычайную благосклонность к Дрейку» на публике – он подолгу разговаривает с ней, бывает у нее в кабинете и прогуливается с ней в саду, что служило верным признаком королевской милости. Чтобы прояснить дело, она объявила о своем намерении посвятить Дрейка в рыцари.

Мендоса не терял надежды вернуть сокровища. Он писал королеве и требовал встречи. В конце концов Елизавета I приняла его, но почти все время аудиенции говорила о своих тревогах, связанных с Ирландией. Когда Мендоса попытался направить разговор в нужное ему русло, она в ответ «закричала так громко, как никогда раньше, – вспоминал он, – и заявила, что это я виноват во всем, что произошло. Я же с улыбкой сказал ей, что она говорит, как истинная леди». Но что бы ни говорил Мендоса, это не имело значения – ему никогда не удавалось манипулировать Елизаветой или обманывать ее, как всех ее придворных, и, если уж на то пошло, даже своего суверена, короля Филиппа II.

Неожиданный успех кругосветного плавания Дрейка вдохнул новую жизнь в концепцию английской или, если использовать новаторскую терминологию Джона Ди, Британской империи. Эта империя должна была стать полной противоположностью непримиримому католическому монолиту, созданному Испанией. Неповоротливая Испанская империя плохо поддавалась управлению в глобальном масштабе, а ее неизменным спутником был геноцид, спровоцированный войнами или новыми болезнями. Испанская колониальная империя ассоциировалась с жестокостью и эксплуатацией, а не с блеском и инновациями. Христианство навязывалось коренным народам лишь как средство дисциплины, а не как путь к миру, мудрости или спасению души. Британскую империю можно было считать меньшим из двух зол – по крайней мере, с точки зрения коренных народов. Она должна стать открытой, а не закрытой системой. Вместо того чтобы грубо отбирать имущество у местных жителей, английские путешественники завязывали с ними партнерские отношения в форме примитивного капитализма. Эта империя преследовала в основном коммерческие и стратегические, а не военные или религиозные цели.

К тому времени английский пророк и автор имперской концепции Джон Ди удалился от забот реального мира в царство духов – он пытался общаться с ангелами через посредников и много лет провел в странствиях по Европе. Хотя в Англии о нем постепенно забывали, его идея жила. Он оставил Елизавете I в наследство высокую цель, не ограниченную рамками простого выживания. Что касается Дрейка, он мог бы и дальше вести спокойную престижную жизнь хозяина Баклендского аббатства, однако эта интермедия не продлилась долго. В конце концов Дрейк решил снова стать пиратом королевы. Он отлично владел этим ремеслом, и оно подходило ему как нельзя лучше.

Скандал вокруг украденных Дрейком испанских сокровищ бушевал несколько месяцев. 9 января 1581 г. Мендоса сообщил Филиппу, что самые близкие министры королевы, в том числе Лестер и Уолсингем, уговаривали ее направить часть добычи Дрейка «фламандским мятежникам, чтобы дать им возможность вести войну и нанять войска в Германии, а также поддержать французских гугенотов, что, по их словам, надежно защитит ее и значительно усилит ее власть, и вовлечет Ваше Величество в долгую и дорогостоящую войну, оплаченную вашими же собственными деньгами». На самом деле Англия не была готова начать войну за продвижение протестантизма на континенте. Эта слишком дорогая затея грозила настроить английских католиков против английских протестантов и создать предпосылки для гражданской войны.

Не желая воевать с Испанией, рассказывал Мендоса своему королю, они попытались «искусить меня, клятвенно пообещав, что, если я перестану бранить Дрейка, я могу рассчитывать на 50 000 крон вознаграждения для себя или любого другого человека, на которого я укажу». Но он, конечно, не согласился: «Ни это, ни какое-либо другое предложение не заставит меня даже на волосок отступить от моего долга перед Вашим Величеством». Это пылкое заявление невольно заставляло подозревать, что именно это он и собирался сделать.

Огромное, но словно бы не существующее состояние, похищенное Дрейком, по-прежнему не давало Мендосе покоя. Его возмущало, что «против него не найти никаких доказательств, и сколько он на самом деле украл, остается неизвестно, хотя даже из тех меморандумов, что мне прислали, вырисовывается огромная сумма». Пытаясь достучаться до Филиппа II, Мендоса предупреждал: «Дрейк тратит больше денег, чем любой другой человек в Англии, и то же можно сказать обо всех, кто вернулся с ним из плавания».

А как насчет усыпанной драгоценностями диадемы, которую Дрейк подарил королеве? «Она надела ее на Новый год, – напомнил Мендоса Филиппу II. – В ней пять изумрудов, три из них длиной почти с мизинец, и два круглых, общей стоимостью 20 000 крон, – хорошо известно, что они добыты в Перу». Ему не нужно было напоминать королю, кому по праву принадлежат эти камни. «Он, как здесь принято, преподнес королеве новогодний подарок – бриллиантовый крест стоимостью 5000 крон». Впрочем, щедрость Дрейка покоряла далеко не всех. Лорд Берли отказался от 300 крон, заявив, что Дрейк их просто украл. Граф Сассекский по той же причине презрительно отверг предложенные Дрейком 800 крон. Но с королевой дело обстояло совершенно иначе. Мендоса стонал от отчаяния, описывая ее задушевные отношения с рыжеволосым пиратом из Девона. «Королева публично проявляет необычайную благосклонность к Дрейку и подолгу разговаривает с ним». И это еще не все. «Она приказала доставить его корабль на берег и поместить его в свой Арсенал недалеко от Гринвича как диковинку». Выставлять напоказ корабль, причинивший испанцам столько вреда, было явным оскорблением.

Для Мендосы это выглядело так, будто мир перевернулся с ног на голову. Пират Дрейк не посажен в тюрьму, не предан суду и не казнен. Вместо этого в награду за воровство он наслаждался благосклонностью королевы и бог знает чем еще. И все это время Елизавета, искусная лицемерка, по-прежнему отрицала, что Дрейк вернулся в Англию из своего трехлетнего путешествия на край света с чем-то ценным.

24 июня Мендоса с досадой писал королю Испании: «Я не могу передать Вашему Величеству всю глубину неискренности поступков королевы и ее министров. Помимо того что она говорит прямо противоположное тому, что до этого написала, она ежеминутно противоречит мне, когда мы разговариваем». Ему удалось довольно