– Болезненно, потому что я сопротивлялся. Я этого не хотел.Я толком не понимал, что со мной делают. Мне казалось, что некий монстр изсредневековья похитил меня и утащил из цивилизованного города. Вы, должно быть,помните, что в те времена Париж был чудесным цивилизованным городом. О, если бывы перенеслись туда сейчас, вам бы показалось, что это неописуемо варварскоеместо, но для деревенского дворянина из замшелого замка это был потрясающийгород: театры, опера, придворные балы. Вы и представить себе не можете. А потом– трагедия, появившийся из мрака демон, который уволок меня к себе в башню. Носам процесс, Обряд Тьмы? Это не больно, это экстаз. А потом открываешь глаза, ивсе человечество представляется тебе прекрасным, ты смотришь на него новымиглазами.

Я надел чистую нижнюю рубашку, которую она мне протянула,забрался под одеяла и позволил ей укутать меня до подбородка. Мне казалось, чтоя куда-то плыву. Одно из самых приятных ощущений, что я испытал, став смертнымчеловеком, – это граничащее с опьянением чувство. Она измерила мне пульс ипощупала лоб. Я видел, что ей страшно, но не хотел этому верить.

Я объяснил ей, что настоящую боль мне как злой силепричиняет то, что я понимаю добро и уважаю себя. У меня всегда была совесть. Новсю жизнь – даже когда я был смертным мальчиком – мне приходилось идти противсовести ради обладания яркими ощущениями или ценностями.

– Но почему? О чем вы? – спросила она.

Я рассказал ей, что еще мальчиком сбежал из дома с труппойбродячих актеров, совершив таким образом грех непослушания. Я впал в грехпрелюбодеяния с одной из актрис труппы. И при этом те дни, когда я играл надеревенской сцене и занимался любовью, по моему мнению, обладали огромнойценностью!

– Понимаете, тогда я еще был живым, просто живым. Заурядныемальчишеские грехи! А когда я умер, то грешил на каждом шагу и при этом накаждом углу обращал внимание на чувственность и красоту. Как же так? –спросил я. – Когда я превращал Клодию в ребенка-вампира, а Габриэль – ввампирскую красавицу, меня снова влекли яркие ощущения! Я считал ихнеотразимыми. И в те моменты любая концепция греха казалась бессмыслицей.

Больше того, я опять заговорил о Дэвиде, о его видении Богаи дьявола в кафе, о том, что Дэвид считает Бога несовершенным, что, по егомнению, Бог постоянно учится и что дьявол уже столькому научился, что ненавидитсвою работу и умоляет освободить его. Но я понимал, что уже рассказал ей обовсем в больнице, когда она держала меня за руку.

В определенные моменты она прекращала взбивать подушки илизамирала со стаканом воды и таблетками в руках и просто смотрела на меня. У неебыло удивительно неподвижное лицо, выразительные глаза в обрамлении темныхгустых ресниц, а большой мягкий рот красноречиво свидетельствовал о доброте.

– Я знаю, вы хорошая, – сказал я. – За это я вас илюблю. Но я бы отдал вам Темную Кровь, лишь бы вы разделили со мной вечность,потому что вы очень сильная и кажетесь мне загадочной.

Меня окутал плотный слой тишины, в ушах раздавалось тупоегудение, на глаза опустилась пелена. Я не двигался и смотрел, как она поднимаетшприц, как проверяет его, выпустив в воздух немножко серебристой жидкости, апотом пронзает иглой мою плоть. Слабое жжение, но очень далекое, совсемнезначительное.

Когда она дала мне стакан апельсинового сока, я выпил его сжадностью. Его стоило попробовать – густой, как кровь, но очень сладкий;у меня было чувство, будто я поглощаю свет.

– Я совершенно позабыл о таких вещах, – сказаля. – Какой вкусный, правда, лучше, чем вино. Нужно было раньшепопробовать. Подумать только – я мог вернуться назад, так его и не узнав.

Я упал на подушку и посмотрел вверх, на голые балки низкогопокатого потолка. Приятная чистая комнатка, очень белая. Очень простая.Монашеская келья. За окошком падал мягкий снег. Всего я насчитал двенадцатьокон.

Я то засыпал, то просыпался. Смутно припоминаю, что онапыталась заставить меня выпить суп, но у меня не вышло. Меня трясло, я в ужаседумал, что мне могут присниться старые сны. Я не хотел, чтобы приходила Клодия.Свет жег мне глаза. Я рассказал ей, что меня преследует призрак Клодии,рассказал о детской больнице.

– Полная детей, – вспомнила она. Она ведь уже упоминалаоб этом. На ее лице появилось озадаченное выражение. Она тихо заговорила освоей работе в миссиях… с детьми. В джунглях Венесуэлы и Перу. – Не надобольше разговаривать, – сказала она.

Я понимал, что пугаю ее. Я снова погружался в темноту ивыплывал на свет, сознавая, что на лбу у меня лежит холодное полотенце, и опятьсмеялся над чувством невесомости. Я сказал ей, что в своем обычном теле я умеюлетать по воздуху. Я описал, как поднялся навстречу солнцу в пустыне Гоби.

Иногда я вздрагивал, открывая глаза и обнаруживая, гденахожусь. В ее белой комнатке.

В бликах света я разглядел на стене распятие с окровавленнымХристом, а на маленьком книжном шкафу – статуэтку девы Марии, давно знакомыйобраз со склоненной головой и простертыми руками. А там кто, святая Рита скрасной раной на лбу? Ах, эти старые поверья! И подумать только, они живут всердце этой женщины.

Я прищурился, пытаясь разобрать самые крупные названия книгна полках: Фома Аквинский, Маритайн, Тейар де Шарден. Напряжение,потребовавшееся от меня, чтобы связать эти слова с именами католическихфилософов, оставило меня без сил. Но мой мозг лихорадило, он никак не могуспокоиться, и я прочел остальные названия. Книги по тропическим заболеваниям,по детской психологии. Я разглядел на стене, рядом с распятием, фотографию врамке – монахини в покрывалах и форме – наверное, какая-то церемония. Я не мограссмотреть, присутствует ли среди них она, – только не этими смертнымиглазами, тем более что они болели. На монахинях были синие платья и синие сбелым покрывала.

Она держала меня за руку. Я повторил, что мне нужно поехатьв Новый Орлеан. Мне нужно выжить, чтобы добраться до моего друга Луи, которыйпоможет вернуть мое тело. Я описал ей Луи – рассказал, как он живет, отрезанныйот современного мира, в крошечном темном домике в глубине заросшего сада. Яобъяснил, что он слаб, но сможет дать мне вампирскую кровь, тогда я снова станувампиром, выслежу Похитителя Тел и верну себе прежнюю оболочку. Я сказал ей,что Луи очень человечен, что особенной вампирской силы он мне не передаст, но яне смогу найти Похитителя, пока не получу сверхъестественное тело.

– Значит, это тело умрет, – заключил я, – когда ондаст мне кровь. Вы спасаете его ради смерти. – Я плакал. Я понял, чтоговорю по-французски, но она вроде бы понимала, потому что по-французски же онасказала, что мне надо отдохнуть, что у меня бред.