Она явно увлеклась. В ее глазах заиграл неуловимый свет. Онапопросила описать, как выглядит мое настоящее тело.

Я рассказал, что меня сделали вампиром в возрасте двадцатилет. Я был высоким по тем временам блондином со светлыми глазами. Я повторилисторию о том, как сжег свою кожу в пустыне Гоби. Я опасался, что ПохитительТел намерен оставить себе мое тело навсегда, что он, наверное, где-тоскрывается от остальных вампиров и совершенствуется в использовании моихспособностей.

Она попросила описать ей полет.

– Он больше похож на полет облака – усилием волиподнимаешься и мысленно направляешь себя в ту или иную сторону. Преодолениесилы земного притяжения совершенно не похоже на полет нормальных существ. Этострашно. Это самая страшная наша сила; думаю, она для нас вреднее, чемостальные способности; она вселяет в нас отчаяние. Это последнее доказательствотого, что мы больше не люди. Возможно, мы боимся, что однажды взлетим и большене вернемся на землю.

Я подумал, что Похититель Тел пользуется этой силой. Я самвидел.

– Не знаю, как у меня хватило ума дать ему захватить такоесильное тело, как у меня, – сказал я. – Меня ослепило желание статьчеловеком.

Она спокойно смотрела на меня. Она сложила перед собой рукии невозмутимо изучала меня большими оленьими глазами.

– Ты веришь в Бога? – спросил я и указал на висевшее настене распятие. – Ты веришь тем философам-католикам, чьи книги стоят утебя на полке?

Она задумалась.

– Не так, как ты предполагаешь, задавая мне этотвопрос, – ответила она.

Я улыбнулся.

– Тогда как?

– Сколько я себя помню, моя жизнь была постояннымсамопожертвованием. Вот во что я верю. Я верю, что должна делать все от менязависящее, чтобы уменьшить несчастья.

Это все, на что я способна, и это – нечто грандиозное. Этовеликая сила, как твоя способность летать.

Я был заинтригован. Я осознал, что прежде вообще не связывалработу сиделки с силой. Но я прекрасно понял, о чем она говорит.

– Попытку познать Бога, – продолжала она, – можнотолковать как грех гордыни или как недостаток воображения. Но каждый из насзнает, что такое несчастье. Нам знакомы болезни, голод, лишения. Их число я ипытаюсь уменьшить. Вот оплот моей веры. Но сказать по правде – да, я верю вБога, в Христа. Как и ты.

– Я не верю, – отозвался я.

– Верил, когда лежал в бреду. Ты говорил о Боге и о дьяволетакие вещи, которых я прежде не слышала.

– Я говорил о нудных теологических доказательствах.

– Нет, ты говорил об их неуместности.

– Думаешь?

– Да. Ты знаешь, что такое добро. Ты сам сказал. Я тоже. Япосвящаю свою жизнь тому, чтобы его творить.

Я вздохнул.

– Да, понимаю. Я бы умер, если бы ты оставила меня вбольнице?

– Может быть, – ответила она. – Честно, я не знаю.

Смотреть на нее было очень приятно. У нее было крупноепростоватое лицо – ничего общего с элегантной красавицей-аристократкой. Нокрасотой она обладала в избытке. И годы были добры к ней. Заботы не заставилиее поблекнуть.

Я чувствовал в ней нежную мрачную чувственность,чувственность, в которую она сама не верила, которую не взращивала.

– Объясни мне еще раз, – сказала она. – Тыговорил, что стал рок-музыкантом, потому что хотел творить добро? Ты хотелстать хорошим, превратившись в символ зла? Расскажи мне об этом подробнее.

Я подтвердил, что все действительно обстояло именно так.Рассказал о том, как этого добился, как подобрал маленькую группу под названием«Бал Сатаны» и сделал из них профессионалов. Я сказал, что у меня ничего невышло, что среди вампиров разразилась война, что самого меня насильно похитили,но весь этот разгром не оставил ни единой пробоины в рациональной тканисмертного мира. Меня изгнали, я невидим и никому не нужен.

– В мире нам нет места, – сказал я. – Может, ибыло когда-то, не знаю. Сам факт нашего существования не оправдание. Волковизгнали из мира охотники. Я думал, стоит разоблачить нас – охотники изгонят измира и нас. Но так не случилось. Моя краткая карьера оказалась цепочкойиллюзий. Никто в нас не верит. Так и должно быть. Возможно, нам суждено вымеретьот отчаяния, постепенно и беззвучно исчезнуть с лица земли.

Но я так не могу. Я не могу молчать и бездействовать,радоваться жизни, видеть вокруг себя порождения и достижения смертных – и бытьоторванным от них, быть Каином. Одиноким Каином. Понимаешь, творения смертных –это и есть мой мир. Совсем не великий мир природы. Если бы я жил миром природы,то я, наверное, получил бы от бессмертия больше удовольствия. Но я живудостижениями смертных. Картинами Рембрандта, памятниками заснеженной столицы,великими соборами. Но мы навеки отрезаны от них, и по праву, а при этом видимих глазами вампира.

– Зачем ты поменялся телами со смертным мужчиной?

– Чтобы на один день выйти на солнце. Думать, чувствовать,дышать, как смертные. Может быть, чтобы проверить одно свое убеждение.

– Что за убеждение?

– Будто бы все, чего мы хотим, – это снова статьсмертными, что сожалеем о своем отказе от жизни, что бессмертие не стоит потеричеловеческой души. Но теперь я знаю, что ошибался.

Я внезапно вспомнил Клодию. И свои горячечные сны. Меняохватила свинцовая неподвижность. Однако, сделав над собой усилие, я заговорилснова:

– Я предпочитаю оставаться вампиром. Мне не нравится бытьсмертным. Мне не нравится быть слабым, больным, хрупким, чувствовать боль. Этонастоящий кошмар. Я хочу вернуть свое тело, как только поймаю вора.

Она, похоже, была несколько шокирована.

– Несмотря на то что в том теле ты убиваешь, несмотря на точто ты пьешь человеческую кровь, что тебе это противно, что ты себя ненавидишь?

– Мне это не противно. И я себя не ненавижу. Как ты непонимаешь? В этом-то и кроется противоречие. Я себя никогда не ненавидел.

– Ты говорил, что порочен, ты сказал, что, помогая тебе, япомогаю дьяволу. Ты бы не говорил так, если бы не испытывал отвращения.

Я ответил не сразу: