Именно таким коварным образом мы и сплели силок для Ань Лушаня. Внешне мы подчиняемся приказам и выполняем все требования стратегов. Но исподтишка, в тени, мы как змеи – извиваемся и закручиваемся вокруг жертвы, добывая информацию о ее повседневных привычках.

А затем, в ночь перед атакой, когда большинство солдат присматривают за пьяными пилотами, устроившими попойку на вершине Великой стены, мы наносим удар.

Разрядом своего ци Шиминь нагревает ведро воды до кипения и обливает Ань Лушаня.

Тот с душераздирающим визгом просыпается. Хватается за цепи и ремни, прижимающие его к испытательному столу вроде того, на котором меня крутили, прежде чем отдать в наложницы Ян Гуану. Стол кажется до смешного маленьким под тушей стратега. Обжигающая вода капает с его кустистых бровей и толстого носа, пропитывает бороду и одежду. Шиминь вытащил его спящего из постели голым, но мы не пожалели времени – одели, собрали волосы в пучок и напялили ему на голову квадратную шапочку стратега.

Очень важно, чтобы все сразу узнали Ань Лушаня.

Шиминь отбрасывает дымящееся ведро – оно со звоном несколько раз отскакивает от металлической платформы. Мы молчим, давая Ань Лушаню время самому разобраться в ситуации. Уразуметь, что проснулся он в промозглой, покрытой ржавчиной камере для испытаний. Что привязан и надежды на спасение нет.

Мы направляем на него горящий красный глаз видеокамеры.

– Что происходит? – орет он. От его дыхания и мокрой одежды в ледяном воздухе поднимается пар. Цепи гремят, когда он, изворачиваясь, пытается освободиться, но в результате его вопли только усиливаются, потому что каждое движение причиняет ему жгучую боль.

Инстинктивный ужас пронизывает меня, требуя, чтобы мы прекратили измываться над собратом по биологическому виду. Но затем я думаю о Шимине, вспоминаю, как он страдал с намордником на лице и алкоголем вместо крови в венах, и все внутри меня становится таким же холодным и твердым, как металлическая обшивка испытательной камеры.

Если Ань Лушань обращался с нами не как с людьми, то с какой стати мы должны обращаться по-человечески с ним?

Мы очень легко усыпили его с помощью сильного снотворного – нам помогло знание его привычек. Каждый день ему доставляют из лагерной столовой свежие паровые булочки. Несколько часов назад Ичжи «нечаянно» столкнулся с посыльным, да так, что пароварка вывалилась у того из рук. Ичжи долго извинялся и раскланивался, предложил купить свежую партию булочек, а потом незаметно облил новые булочки водой с растворенными в ней таблетками, прежде чем вручить их парнишке.

– У нас к вам несколько вопросов, – воркую я, ласково, словно кошку, поглаживая полотенце, лежащее у меня на коленях. – А именно о системе пилотирования. Что вы там в ней смухлевали? Почему гибнут девушки?

– Вы что, сбрендили?! – Физиономия Ань Лушаня багровеет.

– Если и сбрендили, то вы сами приложили к этому руку. – Улыбка растягивается от одного моего уха до другого. – Выкладывайте. Да поскорее. Или вам придется гораздо, гораздо хуже.

– Отпустите меня! Сейчас же!

Я вздыхаю, расправляю полотенце.

– Шиминь…

Тот достает бутылку со спиртом из кучи предметов, которые приготовил для нас Ичжи.

Глаза Ань Лушаня становятся огромными.

Если он думает, что мы последуем его примеру и начнем поить его насильно, то он ошибается.

Мы гораздо более изобретательны.

Шиминь наклоняет стол так, чтобы голова Ань Лушаня оказалась внизу, прямо над полом. Я накрываю полотенцем корчащуюся рожу стратега.

Я думала, что Шиминь будет счастлив, осуществляя месть, но, когда он скручивает пробку и присаживается около пленника, лицо у него пугающе пустое. Он опрокидывает бутылку, пойло с ритмичным «буль-буль-буль» льется на полотенце, закрывающее нос и рот Ань Лушаня.

Мокрый животный визг клокочет под полотенцем. Резкий запах алкоголя заполняет комнату. Шиминь перехватывает бутылку покрепче. По его лицу проскальзывает крохотный намек на то, что он чувствует себя не в своей тарелке.

Я убираю полотенце. Шиминь вновь поворачивает стол. Ань Лушань завывает еще громче и пронзительней – алкоголь течет по его покрытому ожогами телу. Кажется, будто сам воздух в комнате наэлектризован его болью.

Жаль, что и у Шиминя, и у меня потенциал Дерева невысок. Ци-Дерево, проходящее через дух-металл типа Огонь, – это захватывающее зрелище. Если бы нам разрешили изготовить дух-доспехи для Ичжи, у которого, согласно тестам, вторичное ци – Дерево, он сумел бы выпустить зеленую молнию. Получилось бы весьма живописное добавление к этому набору ужасов.

– Говори! – Я откатываю кресло так, чтобы не попадать в объектив камеры. – Мы знаем, что система специально настроена против девушек. А теперь давай поподробнее. Да не вздумай врать! Сыма И сейчас допрашивают точно так же. И если ваши ответы не сойдутся…

Вообще-то Сыма И мирно похрапывает в своей постели, но наша ложь весьма правдоподобна.

– Девушки… Девчонки сами по себе более слабые пилоты! – хрипит Ань Лушань. – Это естественно!

– Думаешь, я на это куплюсь? Шиминь, давай продолжим.

Стол накреняется. Бульканье пойла. Мокрые крики и захлебывающийся кашель.

– Как устроена пилот-система? Почему девушки умирают? – спрашиваю я с невозможным спокойствием.

Ань Лушань неистово матерится уже слегка заплетающимся языком. Алкоголь всегда действует быстрее, если попадает прямо в ноздри. Что тоже часть нашего плана.

– Знаешь, мы подозревали, что ты окажешься крепким орешком. – Я наклоняю голову набок. – Но подумай-ка вот над чем: а так ли уж дороги тебе армейские секреты? Готов ли ты ради них пожертвовать своим потомством?

Он перестает биться в своих цепях.

– Что-о?!

Шиминь берет из кучи предметов планшет и передает мне. Я поднимаю устройство и показываю пленнику фотографию мальчика, привязанного к стулу в темной бетонной комнате. Мальчик возрастом и телосложением похож на сына Ань Лушаня.

На самом деле эту фотку состряпал кто-то из компании Гао Цю по просьбе Ичжи, но я никак ее не объясняю. Ни к чему лгать словами. Ань Лушань попадется в капкан собственных бешено мчащихся мыслей.

Он яростно трясет башкой.

– Это не… не может быть… вы бы не посмели!

– У тебя пять минут, чтобы сказать правду. – Это все, что я произношу. Опускаю планшет себе на колени и включаю таймер.

– Он же совсем ребенок! – Его хриплый голос ломается, будто стекло. – Ребенок!

– Как устроена система пилотирования? – повторяю я. Никаких оправданий. Никакого пространства для торгов.