Шиминь переводит взгляд с Ичжи на меня и обратно, его глаза снова становятся черными.

И тут в окне появляется другое красное свечение.

Я вся подбираюсь, думая, что это дрон, но Ичжи протирает стекло ладонью…

Это бумажный молитвенный фонарик проплывает над хундунской глушью, будто мерцающая звездочка, и поднимается к настоящим звездам, усеявшим ночное небо. За фонариком летят еще несколько, но мы быстро перестаем их видеть сквозь дым и пар в кухне. Мы переглядываемся и, не сговариваясь, открываем окно.

С потоком воздуха пыльный запах глуши проникает в кухню, смешивается с запахом гари от вока. Я беру еще одну пару палочек для еды и выуживаю обугленные пышки. Не хватало еще, чтобы сработала пожарная сигнализация.

Поворачиваю голову на восхищенный возглас Ичжи. Все больше фонариков взлетают над Великой стеной, образуя светлый силуэт оранжевого дракона на фоне сверкающего космоса.

– Во имя отмщения! – орут развеселые пилоты со Стены позади нашей башни.

– За свободу!

– За человечество!

– Вы, пилоты… – говорит Ичжи, не отрывая взгляда от фонариков. Ночной ветерок играет его волосами. – Вы делаете такое важное дело!

– Но мы можем делать его лучше, – говорю я.

– Да, – подтверждает Шиминь. Он не смотрит на фонари. Он смотрит на Ичжи. – Можем.

Его бронированный большой палец скользит по изящному подбородку Ичжи, стряхивая полоску муки.

Глаза Ичжи расширяются.

– Извини… – Шиминь отдергивает руку.

Ичжи, кажется, на мгновение теряет дар речи, затем растерянность на его лице сменяется лукавством:

– Не извиняйся, красавчик.

Он подмигивает.

Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться над выражением лица Шиминя.

– Нет, правда, тебе не в чем извиняться, – говорит Ичжи более серьезно. Тихо, словно затаив дыхание. Кончики его пальцев едва касаются испещренной красными волдырями и воспаленными шрамами кожи на шее Шиминя там, где еще недавно был ошейник.

Шиминь с трепетом втягивает в себя воздух сквозь полураскрытые губы. Ичжи смотрит на них долгим, полным томления взглядом, затем заглядывает Шиминю в глаза. Горячий пар и прохладный ночной ветерок, смешиваясь, закручиваются вокруг них. Светлые пятнышки далеких фонариков висят над их головами, будто лучистый мост. Мое лицо наливается теплом, пульс стучит в барабанных перепонках.

Неужели это происходит на самом деле?

Это наконец происходит?

Шиминь скользит взглядом по лицу Ичжи, но через секунду поворачивается ко мне с виноватым видом.

Я закатываю глаза, складываю из пальцев треугольник и киваю.

Смешок срывается с губ Шиминя.

Ичжи тоже смеется.

– В мире не так уж много красивых чувств, так зачем же самим себе в них отказывать? – говорит он почти шепотом, но его пристальный, напряженный взгляд словно пришпиливает Шиминя к месту.

Тот сглатывает.

– Мир и так меня терпеть не может, не хватало мне только еще одного повода для ненависти, – произносит он. – Хотя теперь…

– Что теперь? – Голос Ичжи становится невесомым, как пар.

– Теперь я понимаю… – Шиминь берет Ичжи за подбородок, – что все это гребаная чушь.

Другой рукой он захлопывает окно, а затем наклоняется и накрывает губы Ичжи своими.

У меня екает сердце. Но я тут же успокаиваюсь. Я воспринимаю это не как предательство, а как завершенность. Мой мальчик-убийца и мой нежный мальчик. Последняя сторона треугольника. Мы танцуем втроем, и это делает нас сильнее, чем когда-либо.

Мы нарушаем еще одно неписаное правило, но знаете что? Нас это устраивает. И, думаю, мы все трое по горло сыты тем, что мир диктует нам свои взгляды на правильное и неправильное.

Прервав поцелуй, оба – и Ичжи, и Шиминь – одновременно притягивают меня ближе к себе. И оба поворачиваются ко мне. Мое сердце взлетает, его стук отдается в горле.

– Ну что ж, теперь, когда мы с этим разобрались… – смеюсь я и тут же вздыхаю. Мой взгляд твердеет. – Давайте изменим мир!

Остается выполнить еще одну, последнюю задачу: смонтировать видео так, чтобы получилась только исповедь.

Мы не лгали Ань Лушаню, утверждая, что у нас большие планы. Как только мы вернем провинцию Чжоу, в великое мгновение победы, когда все камеры видеодронов будут направлены на нас, я выйду из кабины, подниму планшет и расскажу правду всей Хуася.

Все триста двадцать девять активных хризалид, собравшихся на Суй-Танской границе, выступают в поход, когда звезды еще сверкают в небе. Мы стремглав несемся широким фронтом через хундунскую глушь, сотрясая землю и вздымая тучи пыли.

Как мы и предвидели, исчезновение Ань Лушаня вызвало переполох, что, однако, не повлияло на время атаки. Дневные часы слишком ценны. Если битва затянется дотемна, мы потеряем важнейшее преимущество – видимость.

Мы спрятали тело Ань Лушаня в уборной первого попавшегося бункера. Если его и найдут, мы вряд ли об этом узнаем. Начальство не станет подрывать моральный настрой армии сообщением о подобном безобразии.

Мы с Шиминем мчимся вперед в Красной Птице, пока сохраняющей Исходный Облик, – когти взрыхляют почву, ветер ерошит крылья и длинные перья хвоста. Белый Тигр и Черная Черепаха держатся вровень по обе стороны от нас – они в пределах видимости, хотя и довольно далеко. Строй растянут на всю ширину равнины, чтобы не оставить для хундунов лазеек.

Бессчетное количество бронированных фургонов следуют за нами на безопасном расстоянии – крохотные, точно жуки, они прорываются сквозь поднятые нами тучи пыли. В фургонах установлены радиоретрансляторы для дронов-разведчиков и громкоговорителей в хризалидах. Как только дроны и хризалиды приближаются к границе зоны уверенного приема, фургоны передвигаются вперед.

Если мы разрушим ближайший ряд фургонов, армия ослепнет и не сможет отдавать команды хризалидам. В этом и состоит наш план спасения после того, как мы обнародуем исповедь Ань Лушаня.

Впрочем, я больше не буду называть их «армией». Стратеги – всего лишь кучка выживших из ума стариков-кукловодов, никогда не рисковавших жизнью на поле боя, а солдаты имеют дело только с обычными людьми, к наводящим ужас хундунам они не суются. Настоящая армия – хризалиды – с нами. Реакция Шиминя на открывшуюся правду дает мне надежду, что и другие пилоты-мужчины испытывают то же негодование. Ну не могут же все поголовно быть бессердечными монстрами, которым безразлична гибель многочисленных наложниц, ведь они ощущают их смерть! Если мы окажемся достаточно убедительны, то этот неостановимый легион гигантских боевых машин скоро станет нашим, а не их союзником.