По счастью, долго ломать голову Елизавете не пришлось. Помогслучай. Одна беда – ненадолго помог!

Накануне ночью Тарас Семеныч ворвался в опочивальнюЕлизаветы, да наткнулся на Глафиру, которая по его же приказу спала на тюфячкеу входа, но про которую он то ли забыл, то ли в расчет не принял.

Елизавета подскочила на кровати, ничего не соображая со сна,– и не поверила глазам, увидав полуодетого Кравчука со свечой в руке. Короткостриженную голову его на сей раз прикрывал не парик, а ночной колпак с кисточкой,а вот слишком узкий и короткий халат не в силах был прикрыть всех устрашающихдостоинств начальника тюрьмы.

Какое-то мгновение Елизавета неприлично пялилась на него,пока Глафира, решив, будто тать ночной явился похитить ее монашескую невинность,не завизжала при виде сего потрясающего зрелища так, что мертвого подняла бы измогилы. Елизавета вылетела из постели, схватила подушку и обрушила на Кравчукаград ударов, чем несколько поколебала его решимость пройти дальше. А Глафираоказалась еще смелее, ибо она орудовала тем самым четырехсвечником, к которомупримерялась Елизавета во время разговора с Араторном. Свеча Кравчука погасла, иудар Глафиры, по счастью, не достиг цели – его головы, не то монашенка нынчеобагрила бы руки кровью. Раздался дробный, удаляющийся топот, и, когдаЕлизавета вновь засветила огонь и решилась выглянуть в коридор, Кравчука и следпростыл.

Остаток ночи прошел мучительно: Глафира впала в истерику, аедва успокоясь, вдруг принялась допытываться у Елизаветы, бывшей хоть и гораздомоложе ее, но много опытнее, о подробностях и особенностях мужскоготелосложения, да столь пристально и заинтересованно, что едва угомонилась,когда за окном уже брезжило.

Елизавета же долго еще лежала без сна, не зная, то линегодовать, то ли смеяться. Одно было для нее несомненно: Кравчук уже настолькоосмелел, что одним этим визитом дело, конечно, не кончится. Она была далека оттого, чтобы уверовать во внезапно вспыхнувшую страсть начальника тюрьмы, –скорее он искал расположения загадочной узницы для своей выгоды. Впрочем, какаяей разница, что движет хитрым малороссом? Надо избавиться от его приставанийраз и навсегда!

Да... но как это сделать?!

Елизавета ворочалась с боку на бок, но придумать ничего немогла, так и заснула уже засветло. Спала плохо и мало, встала измученная, злая,а когда хихикающая Глафира напомнила, что господин Кравчук с супругою уже ждутее к завтраку (да, их благосклонность простерлась столь далеко!), стало и вовсеневтерпеж. Кое-как одевшись, рванулась в столовую, чувствуя: сейчас не выдержит– и наговорит начальнику тюрьмы такого, что никакое заступничество Араторна еене спасет! Но стоило Елизавете увидеть Кравчука, в одиночестве восседающего заогромным, богато убранным столом, и услышать тяжелую поступь его супруги, ужедоносящуюся из коридора, как ярость обратилась в ледяное, рассудочноеспокойствие. Мысленно перекрестившись, Елизавета ринулась вперед и успелапрыгнуть на колени Кравчука, обвить руками его шею и с отвращением запечатлетьна его потном лбу поцелуй, как раз вовремя, чтобы появившаяся в дверях МатренаАвдеевна смогла сие углядеть.

Сорвав с Тараса Семеныча парик, Елизавета нахлобучила его насебя и скорчила гримаску при виде начальниковой супруги, которая застыла напороге столовой недвижимо, как несчастная жена Лота, даром что необорачивалась, а пялилась вперед.

– Что это? – капризно воскликнула Елизавета. – Что это,Тараска? (Господи! Это же надо – Тараска! Да как у нее язык повернулся – изречьтакое?!) Ты ведь обещал, что мы будем завтракать одни! Отошли свою толстухупрочь!

Матрена Авдеевна громко хрюкнула, словно ее ткнули шилом подребро, но в обморок не упала, хотя побелела как полотно. Ринулась вперед сявным намерением стащить Елизавету с мужниных колен, однако та оказаласьпроворнее и спряталась за широкой спиной Кравчука, тараторя с видом наивным инаглым:

– Ты же нынче ночью, когда от меня уходил, обещал, что всепеременишь! Обманул, стало быть? И меня, и ее враз обманываешь, распутная твоядуша?!

Матрена Авдеевна побагровела и замерла, тяжело дыша. Вид унее был столь жалкий, что Елизавета как-то вмиг остыла к своей затее, смахнулапарик и, водворив его на прежнее место, устало опустила руки.

– Ну, хватит придуриваться. Да успокойтесь, успокойтесь,сударыня! Никакого изгнания вам не приуготовлено, а супруг ваш нужен мне ещеменьше, чем прошлогодний снег. Правда лишь в том, что он беззастенчиво менядомогается. Нынче ночью полуголым в опочивальню вломился! А мне его и одетымвовек бы не видеть, а не то что... – Она брезгливо передернула плечами и пошлабыло к двери, но тут Матрена Авдеевна с немыслимым проворством загородила ейпуть – и отступилась, лишь когда Елизавета выхватила из рукава остро заточенныйсеребряный ножик, который успела незаметно прихватить со стола.

– Остерегитесь, сударыня! – просвистела сквозь стиснутыезубы. – И вы тоже! – Это адресовалось Кравчуку, хотя тот все так же сидел насвоем стуле, будто приколотый, думая небось: «Что за ночка! Что за денек!» –Сами знаете, к чему меня мессир Араторн приуготовляет. А ежели не знаете,стало, он вас и вовсе ни во что не ценит и самомалейшего вреда, мнепричиненного, не спустит вам. До той поры, покуда он не воротится, я сама себехозяйка, сама госпожа – и собою распоряжаться вольна как хочу!

И, обойдя окаменелую Матрену Авдеевну, Елизавета решительно зашагалак лестнице, ведущей вниз, на улицу. Уже ступив на первую ступеньку, онауслыхала грохот за спиною, да такой, словно рухнул буфет, – и догадалась, чтогоспожа Кравчучиха наконец-то хлопнулась без чувств.

* * *

Елизавета вышла на крыльцо с таким важным видом, что часовойне посмел ее остановить. Холодок сразу пробрал до костей, но она и не подумалаворотиться за плащом, а, зябко поведя плечами, быстро пошла по двору, отыскиваяглазами Данилу.

День стоял хоть и холодный, ветреный, но солнечный, и яркийсвет еще пуще подчеркивал неприглядность Жальника и его обитателей, в изобилиислонявшихся по двору. Елизавета украдкою на них поглядывала, и чудилось: всеони больны неизлечимо, столько ужасных язв покрывало их тела, столь были онисогбенны, скрючены, увечны. Ее окружали люди с уродливыми бельмами, флюсами,хромые, с гниющими ушами...