моего тела будет покрыт синяками. Я крепко сжимаю шуруп во вспотевшем кулаке, не желая его терять.

В кузове нет окон, так что я ничего не вижу, но понимаю, что мы несколько часов ехали по прямому шоссе, а теперь свернули на какую-то неасфальтированную проселочную дорогу. Должно быть, мы посреди какой-то глухомани.

Наконец фургон останавливается, и Дюпон выходит. Я слышу хруст его шагов по гравию, когда он обходит автомобиль. Мужчина открывает заднюю дверь, хватает меня за лодыжку и вытаскивает наружу.

Он ставит меня босиком на гравий. Одна из моих босоножек слетела по дороге, и я скинула вторую, думая, что босиком будет лучше, чем на каблуках. Острые камни впиваются мне в ступни, от земли веет холодом. Вокруг все еще ночь, но небо начинает приобретать тот сероватый оттенок, который означает, что рассвет уже не за горами.

Дюпон равнодушно окидывает меня взглядом. У него странное лицо. Он совсем не урод – многие бы даже посчитали его красивым. Худое симметричное лицо, прямой нос, тонкие губы, голубые глаза. Но в них горит тот огонек, который напоминает мне о проповедниках, фанатиках и людях, которые начинают выдвигать теории заговора всякий раз, когда выпьют рюмочку-другую.

– Хочешь пить? – спрашивает он.

Голос мужчины под стать его лицу. Низкий, мягкий, почти приятный. Но в нем кипит странная энергия.

В голосе Данте, достаточно грубом, чтобы по моей коже пробегали мурашки, всегда звучит честность. Ты понимаешь, что он говорит искренне. С Дюпоном же все в точности до наоборот – я не верю ни единому его слову.

Как, например, это предложение воды. Я не хочу пить ничего из того, что он может мне дать, – там могут быть наркотики или яд. Но у меня пересохло во рту от слез, которые я выплакала в ванной прямо перед тем, как Дюпон схватил меня. У меня раскалывается голова, и мне действительно отчаянно нужно попить.

Дюпон понимает это без слов.

– Держи, – настаивает он. – Мне не нужно, чтобы ты тут отрубилась.

Мужчина открывает бутылку воды и протягивает мне. Сама того не замечая, я пячусь назад по неровной дорожке, не желая, чтобы он подходил ко мне так близко.

Дюпон ухмыляется, хватает меня за плечо и подносит бутылку к моим губам, наблюдая, как я делаю несколько нерешительных глотков. Часть воды вытекает и стекает по уголкам моего рта, по подбородку, капает на обнаженную грудь и на подол платья.

Дюпон просто наблюдает, не делая ни малейшего движения, чтобы помочь вытереть ее.

– Лучше? – спрашивает он.

Вода, хоть и чуть теплая от долгой поездки в фургоне, кажется напитком богов, однако я не собираюсь доставлять удовольствие Дюпону выражением облегчения или благодарности.

Мужчина поворачивается и закрывает двери фургона. Он загнал автомобиль в небольшое углубление между деревьями – тот стоит не на дороге, а в своего рода тайнике. Теперь Дюпон натягивает на фургон что-то похожее на большую рыболовную сеть, покрытую листьями и мхом. Он накидывает сверху пару веток, и теперь фургон легко проехать мимо, не заметив.

Пока Дюпон возится, я достаю шуруп и с остервенением допиливаю последний кусочек пластика, удерживающий стяжку. Наконец она рвется. В ту же секунду я срываюсь с места и мчусь вниз по дороге. Я бегу изо всех сил, не обращая внимания на то, что неровная поверхность грунта царапает мне ступни. Освободив руки, я разминаю их и бегу во весь опор, не позволяя себе обращать внимание на то, как затекло мое тело от долгой поездки в кузове.

Я хорошая бегунья и регулярно пробегаю восемь миль на беговой дорожке. Я быстрая и могу продержаться довольно долго.

А сейчас в моих венах бушует адреналин, и я, должно быть, бегу быстрее, чем когда-либо в жизни.

Я не могу терять драгоценные секунды на то, чтобы оглядываться, но кажется, что мне удается оторваться. Я не слышу ничего позади себя. Возможно, Дюпон пытается очистить фургон, чтобы развернуться и броситься в погоню. Как только я услышу рев мотора, я сверну в лес.

Именно об этом я думаю, когда мужчина врезается в меня.

Обхватив мои колени и сжав меня в крепкой хватке, он роняет меня на землю. Мы падаем вместе, мои руки прижаты по бокам, а ноги зажаты между его ногами.

Он опускает меня почти нежно, следя за тем, чтобы я не ударилась головой и не повредила кожу на лице.

Я не понимаю, как, черт возьми, ему удалось нагнать меня столь бесшумно – я даже не осознавала, что он приближается. Дюпон прыгнул на меня, как лев, и одолел мгновенно.

Я кричу и барахтаюсь, пытаясь вырваться из его захвата, но это невозможно. Он держит меня мертвой хваткой. Я начинаю всхлипывать, понимая, что именно так все и будет, когда Дюпон меня отпустит. Он быстрее и сильнее меня. Мужчина убьет меня так быстро, что я даже не успею его заметить.

Я чувствую его лосьон для бритья и легкий запах его пота. Это отвратительно. Мне отвратительна наша близость. Мне отвратительны его прикосновения.

А Дюпон, похоже, не возражает. Он лежит на земле, сжимая меня нежно и крепко, словно любовницу, до тех пор, пока я не перестаю брыкаться. Тогда он встает и подымает меня следом.

– Больше так не делай, – предупреждает Дюпон. – Или в следующий раз я буду не столь аккуратен.

Он тащит меня обратно к дороге и заставляет идти впереди. Мы долго и утомительно бредем, и кажется, что проходит целая вечность, прежде чем мы добираемся до места, где спрятан фургон. Но мы идем дальше, еще несколько миль по каменистой местности. Дорога превращается в тропинку. Тропинка становится крутой и извилистой.

Наконец мы подходим к какой-то хижине. Сложенная из бревен, покрытая плотной и ровной черепицей, притаившаяся в лесу, когда-то она, должно быть, была уютной. Перед входом небольшое крыльцо, рядом с дверью вырезано единственное окно. Во дворе стоит водяной насос.

Дюпон вталкивает меня внутрь.

– Садись, – велит он, показывая на старый пыльный диван.

Я сажусь.

Дюпон берет большое железное корыто и чайник и выходит на улицу. Пока его нет, я дико озираюсь в поисках чего-то полезного для себя – ружья, или ножа, или хотя бы пресс-папье. Здесь ничего нет, хижина практически пуста. Все поверхности покрыты толстым слоем пыли. Окно и стропила затянуты паутиной. Очевидно, что здесь давно никто не бывал.

Я слышу, как работает водяной насос.

Дюпон возвращается, таща обратно корыто и чайник. Он ставит корыто посреди комнаты, а чайник – на решетку, под которой спичкой