– Дедушка Яфью? – хмурится мальчик.

– Нет, твой второй дедушка. Его зовут Энзо.

Я спускаюсь в подземный гараж. Тут пахнет маслом и бензином, что не самый плохой запах в определенных обстоятельствах. Во всяком случае, здесь чисто и ярко светят лампочки. В чем Неро нельзя упрекнуть, так это в отсутствии опрятности.

Генри оглядывает коллекцию машин и мотоциклов.

– Это все твое? – спрашивает он.

– В основном моего брата. Он любит их чинить. Видишь вон тот автомобиль? Ему шестьдесят лет, но он все еще красавчик.

– Выглядит странно, – говорит Генри, глядя на круглые фары и похожий на длинную лодку корпус старого «Форда-Ти-берд».

– Ага, – соглашаюсь я. – Так и есть.

Я веду Генри наверх в кухню. К моему удивлению, за небольшим деревянным столом сидит отец и пьет чай. Он с не меньшим удивлением смотрит на мальчика, которого я привел с собой.

– Здравствуй, сын, – произносит он глубоким скрипучим голосом.

– Papa, это Генри, – говорю я.

– Здравствуй, Генри.

– Здрасьте, – застенчиво отвечает мальчик.

– Хочешь чаю или какао? – спрашивает papa. – Думаю, у Греты найдется маршмэллоу…

– Я люблю маршмэллоу, – говорит Генри.

– Тогда я поищу.

Papa встает из-за стола и начинает бродить по кухне, открывая шкафы. Он в жизни не готовил сам и понятия не имеет, где у Греты что лежит.

Он одет в пижаму, поверх которой накинут чистый выглаженный халат, а на ногах такие же чистые и новые кожаные тапки. Papa никогда не позволял себе сдавать внешне, как бы ни был опустошен после смерти матери. Он по-прежнему носит парадные рубашки с французскими манжетами и запонками, костюм-тройку и оксфорды, стрижется каждые две недели и бреется по полчаса каждое утро.

Только его густые седые брови заросли и тяжело нависают над черными блестящими глазами.

Когда-то papa был крупным мужчиной – не таким крупным, как я, но его физическая сила впечатляла. Он сильно состарился за последние пять лет, потерял в росте и весе. Но его ум такой же острый, как прежде. Я видел, как отец обыгрывал Неро в шахматы, а это не так-то просто.

Papa находит какао и подогревает молоко в сотейнике на плите. У нас есть микроволновка, но отец ей не доверяет.

– Откуда ты взялся, мальчик? – добродушно спрашивает он.

– Какое-то время мы жили в Лос-Анджелесе, – говорит Генри. – А до этого в Испании.

– Кто это мы?

– Симона – его мать, – говорю я papa.

Отец перестает насыпать в кружку какао. Наши глаза встречаются. Затем он обращается к Генри и на этот раз смотрит на него гораздо внимательнее, пробегая взглядом его рост, волосы, глаза и то, как мальчик сутулится, сидя на стуле за маленьким кухонным столом.

– Это правда? – тихо спрашивает отец.

– Да, – киваю я. – Это правда.

Papa наливает в кружку горячее молоко и размешивает. Он протягивает ее Генри и садится напротив него.

– Я давно знаю твою маму, мальчик, – произносит отец. – Она всегда мне нравилась.

– Она знаменитость, – говорит Генри, отхлебывая какао. Пенка оставляет усы у него над верхней губой. От этого мальчик еще больше становится похож на Симону, что воскрешает во мне одно очень особенное и драгоценное воспоминание. Я зажимаю переносицу большим и указательным пальцем и на секунду отворачиваюсь, чтобы сделать глубокий вдох.

– Она красивая женщина, – кивает papa. – Я тоже когда-то был женат на красивой женщине.

– Papa, – говорю я. – Мне снова нужно уехать. Ты присмотришь за Генри? Он может поспать в моей комнате.

– Хорошо, – кивает отец. – Правда, он не выглядит усталым. Ты устал, Генри?

Генри качает головой.

– Как ты любишь развлекаться?

– У вас есть настольные игры? – с энтузиазмом спрашивает Генри.

– У меня есть шахматы. Ты играл когда-нибудь в шахматы?

Мальчик мотает головой.

– Я тебя научу. После того, как мы допьем наши напитки.

Я выхожу в гостиную, оставляя Генри с отцом, и в сотый раз проверяю свой телефон – написал ли мне уже Дюпон. Ничего. Пропущенных звонков тоже нет.

Уже почти полночь. Через семь часов я должен встретиться с Кристианом бог знает где, чтобы помешать ему убить женщину, которую я люблю. А я не имею ни малейшего понятия, где, черт возьми, это случится.

Телефон звонит у меня в руке. От резкого звука я его чуть не выронил.

– Да? – рявкаю я.

– Звучишь напряженно, Двойка, – растягивая слова, произносит знакомый мне голос.

– Черт побери, Рейлан! – невнятно восклицаю я, захваченный врасплох.

– Я получил твое сообщение.

Не тратя времени на подробности, я приступаю сразу к делу.

– Мне нужно все, что тебе известно о Кристиане Дюпоне. Он гребаный психопат. Он…

Рейлан перебивает меня:

– Почему бы тебе не рассказать мне все лично?

– Что ты имеешь в виду?

– Я сел на самолет до Чикаго. Только что приземлился. Можешь встретить меня, или я возьму такси.

– Ты здесь? Сейчас?

– Хочешь верь, хочешь нет.

Я чувствую прилив облегчения.

Я не знаю, что мы будем делать. Но если кто и сможет мне помочь, так это Дальнозор.

– Жди меня, – говорю я. – Еду за тобой прямо сейчас.

Я встречаю Рейлана в аэропорту О’Хара. Он небрит, волосы отросли ниже шеи, одежда, да и сам мой друг, не первой свежести. Но он широко улыбается при виде меня, и его зубы и глаза сверкают белизной на фоне слоя пыли, покрывающей его кожу.

– Прости, – говорит он. – Я собирался принять душ где-нибудь по пути.

Я обнимаю Рейлана, не обращая внимания на грязь, которая взметается облаком, когда я хлопаю его по спине.

– Не могу передать, насколько я ценю это, – говорю я.

Рейлан пожимает плечами, словно в том, чтобы перелететь ради меня через полмира, нет ничего особенного.

– Сколько лет, сколько зим, Двойка, – говорит он.

Так странно видеть Рейлана все с тем же старым вещевым мешком, перекинутым через плечо, в порванных штанах-карго и потрепанных ботинках – надеюсь, не тех еще, что нам выдавали в полевых условиях. Его деревенский говор все тот же, как и улыбка на лукавом лице.

Правда, сам он теперь выглядит старше. Рейлан был совсем пацаном, когда работал моим наблюдателем – он тогда только мобилизовался в свои двадцать лет. Теперь от глаз у него разбегаются морщинки, которые получаешь, когда долго щуришься на палящем солнце пустыни, а кожа приобрела насыщенный коричневый цвет, скрытый сейчас под слоем пыли. Еще у друга прибавилось татуировок. Теперь их куда больше, чем может позволить себе военный.

Рейлан больше не служит. Он работает в частной военной компании под названием «Черные рыцари». Иногда их нанимает армия. В другое время он исчезает на