возникало в ее сознании отдельными вспышками. Кровать – она видит ее с порога своей спальни. Темные потолочные балки над головой – значит, она уже лежит на кровати? Тесно в джинсах, потом уже нет – значит, сняла их? Что и как она делала, Алеся не знала.

Есть ли Женя в комнате, она не знала тоже, но, лежа в кровати, слышала, как, звякая кольцами, задергиваются оконные шторы, и кто же мог их задернуть кроме него.

Поняв это, она медленно, как-то отстраненно обрадовалась, что сознание ее все-таки работает. Но уловить этим смутным сознанием что-то еще о нем – что он делает, остался с ней или ушел, – Алеся уже не смогла.

И последним ее чувством перед забытьем было острое, до боли сожаление об этом, и не сожаление даже, а горе.

Глава 13

Соня говорила, что он правильным образом реализовал свои природные склонности. Соня с детства была рассудительная. Правда, Женя считал ее рассудительность наивной, но ей об этом не говорил, конечно. Сестра оперирует известными ей фактами и правилами, и в этой зоне известного ее выводы логичны. А что в других зонах все устроено иначе, ей знать не обязательно. Она там никогда не окажется, и хорошо.

Что сам он однажды окажется в странных этих зонах, Женя не ожидал. Что-то сильное, иногда мучительное, но чаще будоражащее было у него внутри, он делал то, что требовала от него эта неясная сила, и это никогда не подводило.

Отец говорил, что Женьке военным надо быть, потому что таких, как он, пули облетают, или полярным первопроходцем, в общем, что-нибудь в этом духе. Военным Женя быть не собирался, так как понимал, что в подневольности этой профессии никто не позволит ему руководствоваться собственными, условно говоря, догадками о том, что нужно делать в решающие минуты. А поскольку именно такие догадки вели его по жизни, идти наперекор их силе он не считал правильным. Да и не мог идти наперекор, слишком властно руководила им эта сила.

В детстве Женя ни о чем таком, конечно, не думал. Просто ничего не боялся, вот и всё. Родители работали в закрытом институте, конструировали оружие, поэтому им часто приходилось то задерживаться на работе до ночи, то уезжать в командировки такие длительные, что дети были, можно считать, предоставлены сами себе, так как бабушке присматривать за ними удавалось не очень. То есть за Женей не удавалось, Соня-то была спокойная девочка, приходила из школы и книжки садилась читать, с ней никаких хлопот не было.

Не было их, собственно, и с Женей, но не потому что он был спокойный, а потому что его никакая холера не брала, как бабушка Лиза выражалась. Лет десять ему было, когда полез с другими мальчишками, постарше, на брандмауэр в Лялином переулке, кирпичи у них под ногами развалились, все полетели вниз, переломали кто ноги, кто руки, только Женька в полете схватился за какую-то железную скобу и повис на руках, а потом нащупал ногами выступ и спустился на землю целый-невредимый.

И что-то подобное происходило во всех случаях, когда по логике вещей он должен был если не погибнуть, то покалечиться. Строго говоря, это нельзя было считать удачливостью в чистом виде, потому что каждый раз он, не надеясь на удачу, сам делал то, что его спасало. Как на том брандмауэре – не сама же по себе скоба ему помогла, а то, что он сумел за нее схватиться.

Женя, кстати, отчетливо запомнил, как это было, хотя вроде бы все произошло так быстро, что он и глазом не успел моргнуть. Падал, мелькнула внизу какая-то перекладина, оттолкнулся от стены ногами и схватился за нее обеими руками так, что до крови ободрал ладони. Как это проделал, не понял, но понял, зафиксировал, что ему было совсем не страшно.

К бесстрашию прилагался холодный аналитический ум, и позже, лет уже в шестнадцать, Женя отметил и зафиксировал следующее: когда в опасной ситуации не знаешь, что делать, то делать надо то, что внушает тебе наибольший страх. Он не считал такое поведение рискованным – наоборот, именно в нем была логика. Все равно ты уже попал в такую область, из которой стандартными способами не выбраться. Значит, надо искать способ нестандартный, резкий, ведущий за границу этой области, и только он имеет шанс оказаться правильным.

Выбор будущего представлялся делом непростым. Он довольно быстро понял, что его отношение к жизни, с одной стороны, требует какой-нибудь опасной профессии, в этом отец прав, а с другой, полностью исключает нерассуждающее подчинение. Значит, военным быть он не сможет, даже если бы и хотел. Чем занимаются современные полярные первопроходцы, Женя не знал, да и сомневался, что они вообще существуют во времена спутниковой навигации. К тому же он не был романтиком.

За год до окончания школы накатил спортивный азарт, и такой сильный, что думал уже профессионально заниматься триатлоном. Прошло это так же мгновенно, как возникло – вдруг стало непонятно, зачем плавать, бегать и крутить велосипедные педали до полного изнеможения. Спортивная награда как цель Женю не привлекала, а осмысленности, которая сама была бы наградой за усилие, он в спорте не видел.

Осмысленность усилия явилась ему вдруг, и явилась трагически. Родители были в командировке на полигоне, Соня в школе юного филолога, бабушка Лиза потеряла сознание, стоя у плиты в кухне. В одной руке она, как обычно, держала чашку крепчайшего кофе и сигарету, другой помешивала кашу в кастрюльке, вдруг покачнулась и упала навзничь. Женя увидел это из коридора, но самого длинного в его жизни прыжка не хватило для того, чтобы ее подхватить.

Он почему-то догадался, что поднимать ее с пола нельзя. То есть не почему-то, а по тому, как неестественно была вывернута ее нога. К приезду «Скорой» бабушка пришла в себя и сказала сидящему рядом с ней на полу внуку, что он поступил правильно, так как у нее, скорее всего, перелом шейки бедра. Она была библиографом в научной библиотеке, но в войну работала санитаркой и знала такие вещи. Врач «Скорой» согласился с ее самодиагнозом, а сознание она потеряла,