желаю не новых государств на континенте, а новых кораблей, колоний и торговли, и это притязание так же выгодно вам, как и мне». Слова эти, произнесенные с некоторой надменностью, встретили лишь молчание и заслуженное сожаление австрийских офицеров. Затем Наполеон побеседовал с наиболее известными австрийскими генералами и в течение еще пяти часов присутствовал при этом необыкновенном зрелище. Перед ним прошли 27 тысяч человек. В крепости осталось только 3–4 тысячи раненых.

По обычаю, на следующий день император обратился к своим солдатам с прокламацией. Она была составлена в следующих выражениях:

«Императорская штаб-квартира в Эльхингене, 29 вандемьера XIV года (21 октября 1805).

Солдаты Великой армии!

Мы совершили кампанию за две недели: задуманное исполнено. Мы прогнали из Баварии войска Австрийского дома и восстановили нашего союзника во владении его землями. Армия, кичливо и неосмотрительно подступившая к нашим границам, уничтожена. Но что до того Англии? Ее цель достигнута, мы уже не в Булони!

Из 100 тысяч человек этой армии 60 тысяч стали пленниками; они отправятся сменить наших призывников в сельских трудах. Мы захватили 200 пушечных орудий, 90 знамен и всех генералов; ускользнуть удалось лишь 15 тысячам человек. Солдаты, я обещал вам великое сражение, но, благодаря неверным действиям неприятеля я добился успеха, не подвергаясь никакой опасности и, что беспримерно в истории наций, потеряв лишь полторы тысячи человек.

Солдаты, эта победа обязана собой вашей безграничной вере в вашего Императора, терпению, с каким вы переносите усталость и лишения всякого рода, вашему редкому бесстрашию.

Но мы не остановимся здесь: вы полны нетерпения начать вторую кампанию. Мы заставим разделить ту же участь и русскую армию, которую золото англичан перенесло сюда с другого края света.

Новая кампания в особенности воздаст честь пехоте. Вновь решится вопрос, уже решенный в Швейцарии и Голландии: первая ли в Европе французская пехота или вторая? Мы не встретим генералов, победой над которыми я смогу обрести славу: вся моя забота будет о том, чтобы добиться победы как можно меньшим пролитием вашей крови. Мои солдаты – мои дети».

На следующий день после сдачи Ульма Наполеон отбыл в Аугсбург, чтобы прибыть на Инн прежде русских, двинуться на Вену и, как он задумал, отбить четыре удара по империи единственным походом Великой армии на столицу Австрии.

Почему после счастливого рассказа нам нужно тотчас перейти к печальному? В те самые навеки славные для Франции дни октября 1805 года Провидение жестоко отыгралось на французском флоте за победу французских армий. История, обязанная описывать и триумфы и неудачи, позволяя любознательным потомкам переживать те же радость и боль, какие испытывали поколения, о которых она повествует, должна теперь, после Ульмской победы, приступить к рассказу об ужасающем разгроме, происходившем в то самое время у берегов Испании, в виду мыса Трафальгар.

По выходе из Ферроля несчастного Вильнева обуревало желание направиться к Ла-Маншу, дабы исполнить великий план Наполеона; но непреодолимое чувство направило его к Кадису. Известие о воссоединении Нельсона с Колдером и Корнуоллисом поразило его ужасом.

Покидая Ферроль, Вильнев не осмелился сказать генералу Лористону, что идет в Кадис; однако, выйдя в море, он не скрыл от товарища мучительных тревог, побудивших его удалиться от Ла-Манша и направиться к оконечности Пиренейского полуострова. Вильнев появился в виду Кадиса 20 августа. Он, разумеется, готовился к бурной вспышке властительного гнева, провел несколько дней в глубоком отчаянии и не ошибся. Получив от своего адъютанта Лористона подробное донесение обо всём произошедшем, приняв двойственные речи Вильнева по выходе из Ферроля за двуличие, а умолчание о возвращении флота в Кадис – за предательство Лальмана, подвергшее последнего риску очутиться в Бресте в одиночестве, но в особенности вменив в вину Вильневу разрушение величайшего из его замыслов, Наполеон в присутствии министра Декре употребил в отношении адмирала самые оскорбительные слова и даже назвал трусом и предателем. Несчастный Вильнев не был ни трусом, ни предателем. Хороший солдат и гражданин, он был чрезмерно подавлен неопытностью французских моряков и несовершенством оснащения флота, напуган полной дезорганизацией испанского флота, и потому всякая встреча с неприятелем казалась ему непременным поражением. Он был в отчаянии от роли побежденного, назначенной ему Наполеоном.

Подхваченный потоком великих дел, Наполеон вскоре забыл об адмирале Вильневе и его поведении. Тем не менее перед отбытием на берега Дуная он последний раз подумал о своем флоте и подходящем его использовании. Флот Бреста и его дивизию он приказал разделить на несколько крейсерств, в соответствии с планом Декре отказаться от крупных морских сражений до той поры, пока французский флот не наберется опыта, а в ожидании этого времени устраивать дальние экспедиции небольшими эскадрами, почти неуловимыми для англичан, наносящими урон их торговле и выгодными для обучения моряков. Кроме того, Наполеон хотел придать флот Кадиса и его десантные войска в поддержку слабой армии генерала Сен-Сира в Таранто. Он полагал, что флот из сорока кораблей, и даже из сорока шести после соединения с картахенской дивизией, сможет какое-то время господствовать в Средиземном море, как господствовал там прежде флот Брюи, разгромить слабое английское крейсерство перед Неаполем и доставить генералу Сен-Сиру полезную помощь в виде четырех тысяч солдат. Поэтому он приказал флоту выйти из Кадиса, войти в Средиземное море, соединиться с дивизией Картахены, после чего идти в Тарентский залив, а в случае, если английские эскадры соединятся перед Кадисом, не позволить им себя запереть и выйти при условии своего численного превосходства, ибо лучше быть разбитым, чем обесчестить себя малодушием.

Решения эти, принятые Наполеоном под впечатлением от робости Вильнева, недостаточно зрелые и мало обсуждавшиеся с Декре, который не осмелился вновь повторять то, о чем он и так говорил слишком много, были без промедления переданы в Кадис. Адмирал Декре не пересказал Вильневу всех слов Наполеона, но перечислил, изъяв оскорбительные выражения, упреки его поведению начиная с выхода из Тулона и кончая возвращением в Испанию. Он также не скрыл от него, что придется немало потрудиться, чтобы вернуть себе уважение императора. Уведомляя Вильнева о новом назначении, он приказал ему выйти в море и подойти последовательно к Картахене, Неаполю и Таранто, дабы исполнить там предписания, о которых мы сообщили выше. Не приказывая ему выходить в море любой ценой, он передал ему и пожелание императора, чтобы французский флот не отказывался от боя при численном превосходстве над англичанами. Этим он и ограничился, не решившись ни объявить Вильневу всю правду, ни проявить настойчивость в отношении Наполеона, дабы предотвратить крупное морское сражение, уже не продиктованное необходимостью. Так, все подготовили свою долю вины за великое поражение: Наполеон – своим гневом, министр Декре – умолчаниями, а Вильнев