— Мама, — сказала Соня убитым голосом.

— «Мама», — передразнил ее Кирилл. Он очень строго сказалсебе, что его не интересует ничто и никто, кроме Насти Сотниковой и предстоящейночи, но следовать выбранному курсу было почему-то трудно.

— Сонечка, ты ей ничего не говори, — заторопилась Настя, —Кирилл все правильно решил. Давай про ожерелье вообще не вспоминать, как будтомы ничего не знаем.

— Если мама узнает, она меня не простит, — как завороженнаяповторила Соня, не отрывая взгляда от зашевелившегося в кустах халата, — я итак…

— Я вашу маму утоплю в Финском заливе, — пообещал Кирилл,перегнулся через Настю и стал шарить в бардачке, — если она еще раз в моемприсутствии откроет рот. Так ей и передайте.

— Что ты ищешь? — спросила Настя.

— Я уже нашел.

Он выудил из бардачка длинную картонную коробку и черезплечо кинул ее на заднее сиденье.

— Это фонендоскоп, — объяснил он злобно, — если вы мнесейчас скажете, что у вас дома не такой, а какой-то другой и мама этонепременно заметит, я утоплю вас в Финском заливе вместе с ней.

— Откуда он у вас? — Соня взяла коробку обеими руками, какбудто заморскую диковинку.

— Купил в аптеке.

Настя, смотревшая на него в упор, вдруг засмеялась, схватилаего руку, лежавшую на руле, и звонко поцеловала. Перевернула и поцеловала ещераз — в ладонь.

Он смутился так, что стало жарко затылку. И Соня в зеркалене отрывала от него глаз.

— Спасибо, — вдруг сказала она, — я ведь так и непоблагодарила вас.

— Пожалуйста, — перебил ее Кирилл. — Давайте. Вылезайте иуводите вашу маму из засады. Только вы можете с ней справиться.

— Когда ты заходил в аптеку? — спросила Настя, провожаяглазами удаляющуюся к калитке Сонину спину.

— Когда ты покупала своих кур. Кстати, почему мы так нигде ине поели, я не понял?

— Потому что нас ждут дома, — сказала она удивленно, какбудто он спрашивал у нее какую-то глупость.

— Ах, да, — сказал Кирилл, — я забыл. Нас ждут дома, поэтомупоесть мы нигде не можем. Хорошие мальчики и девочки всегда слушаются маму ипапу.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Почему ты так злишься?

— Я не злюсь.

— Нет, злишься. Ты начал злиться, когда отдал Сонефонендоскоп. Тебе неудобно, что ты его купил?

Не мог же он сказать ей, что отныне их проблемы его некасаются!

— Настя, я не злюсь. Все нормально. Открывай мне ворота, и язаеду.

— Давай я заеду, — вдруг предложила она весело, — мне всюжизнь хотелось хоть сто метров проехать на такой машине.

— Нет! — завопил он испуганно. Однажды он видел, как оназаезжает в ворота.

— Ты жадина-говядина, — сказала она и засмеялась, — тебежалко дать мне порулить, потому что твоя машина тебе дороже, чем я!

И, стиснув руками его шею, она притянула к себе его голову ипоцеловала в губы.

Краем глаза он видел продолжавшееся лиловое шевеление всмородиновых кустах, и машина стояла очень неудобно — поперек проезжей части, —и вот-вот могла выскочить тетя Нина с руководящими указаниями или Настин отец сочередной доской для очередной скамейки, но она целовалась с ним таксамозабвенно и с таким вкусом, что очень быстро он перестал соображать, изадышал коротко и бурно, и его ладони оказались у нее на груди, и обнаружилось,что под полотняным пиджачком у нее ничего нет — совсем ничего, только она сама,гладкая, крепкая, шелковистая и чуть-чуть влажная.

Он совсем забыл, какая она на ощупь.

Как она сказала? Жадина-говядина?

От жадности он укусил ее за шею. От жадности он чуть неоторвал плоскую пуговицу, которая мешала ему, все время попадаясь под руку. Отжадности он готов был проглотить ее целиком — только бы она никому, кроме него,не досталась.

Кажется, он намеревался быть благоразумным. Свежая рубахастала совсем мокрой от пота.

— Настя!! — закричали с участка. — Настя, ты курицу привезла?!

Она оторвалась от него, бессмысленно одернула задравшийсяпиджачок и, пошарив рукой, нашла свои очки и нацепила их на нос, и оказалось,что нацепила вверх ногами.

Кирилл смотрел на нее и молчал.

— Я не виновата, — быстро сказала она, — я не ожидала. Япросто так. Я очень соскучилась по тебе, а ты был такой злющий и такой…замечательный.

Он молчал.

— Ты действуешь на меня как-то странно, — добавила она ивдруг выскочила из машины и побежала по дорожке. — Ворота сам откроешь! —крикнула она уже из-за калитки.

Некоторое время он прикидывал, что правильнее сделать —рассердиться или засмеяться, и решил, что сердиться не станет. Она тожедействовала на него каким-то странным образом, но зато он совершенно точнознал, что нужно, чтобы как следует разобраться, в чем именно странность.

Отсутствие родственников, закрытая дверь и кровать надраконьих лапах. В крайнем случае, сойдет и диван.

Костромин загнал машину в гараж, запер на все замки и пошелк дому.

— Кирилл! — окликнули его из-за георгинов. Он остановился.За георгинами раздалось бормотание, какой-то шорох, потом сильно забила полистьям вода, и выглянул Сергей — мокрый, грязный и без очков.

— Почему-то я должен поливать эти проклятые георгины! —сказал он сердито и отряхнулся, как мокрая собака. — Шланг ни черта недержится.

— Я разуюсь и посмотрю, — предложил Кирилл.

— Спасибо.

Сергей вылез на дорожку, и оказалось, что шорты у негопромокли насквозь, а ноги до колен такие грязные, как будто он месил глину.

— Дай мне сигарету. Я все силы потерял и сигареты промочил.А все из-за этого шланга.

Кирилл вытащил свою пачку.

Кажется, раньше он не любил, когда у него просили сигареты.

— Вы ездили к ювелиру? — спросил Сергей, прикурив.

— Ну да.

— И как это ты ее уговорил? — пробормотал Сергей и посмотрелвдоль дорожки. — Я был уверен, что она ни за что не поедет.

— Ну да.