Петр Борисович на другом конце провода моментально осозналсобственную значимость и свою необычайную ценность для бизнеса.

— Это непросто, — проговорил он, становясь даже не сахарным,а паточным, — это требует… определенных усилий.

— Естественно. Мне нужно только, чтобы все былопо-настоящему и чтобы меня ни в каком районном суде потом не взяли за одноместо за подделку документов.

— Прошу вас, не нужно произносить по телефону подобных слов!— взмолился Петр Борисович. — Это совершенно ни к чему, я и так все отличнопонимаю.

— Значит, я могу быть уверен, что все будет сделано какнадо?

— Это зависит от оплаты, Кирилл Андреевич, и больше ни отчего. Все, что в моих силах, я сделаю.

— Сколько вы берете? — Кирилл уже шел напролом, понимая, чтодело почти сделано — он получил ответы на все свои вопросы.

— Два процента от прибыли, — сказал Петр Борисовичдоверительно.

— Недешево, — весело констатировал Кирилл.

— Так ведь и работа непростая, — как бы извиняясь, пояснилПетр Борисович, — я отвечаю за качество, уважаемый Кирилл Андреевич. Есличто-то будет не в порядке, вы же с меня спросите, верно?

— А что может быть не в порядке?

— Уверяю вас, все будет в полном порядке, если толькоустановленная сумма…

— Да-да, — нетерпеливо перебил Кирилл, — про сумму я понял.Просто мне тоже нужны гарантии. Вы ведь в этом деле не один, правильно японимаю? Вы своим… — он чуть было не сказал «сообщникам», но быстро поправился,— сотрудникам доверяете?

— Со мной работает только одна девушка, — доверительносообщил Петр Борисович, — очень умненькая и очень надежная. Будьте спокойны.Кроме того, она ничего не знает. Просто исполнитель.

— Она из группы патентных поверенных? — уточнил Кирилл.

— Да-да. Именно они непосредственно занимаются регистрациейи архивами, а ваша торговая марка должна давным-давно быть в архиве, ведь так?

— Приятно иметь с вами дело, Петр Борисович! — искреннесказал Кирилл.

Он быстро свернул разговор, условившись с Петром Борисовичемо скорой встрече.

Все оказалось именно так, как он и предполагал.

Свете не было никакого резона красться по темному саду илупить его ночью по голове. Все ее тайны были в руках у рафинадного ПетраБорисовича.

Кирилл задумчиво уронил трубку на рычаг и достал из шкафачистую рубаху.

Какая жара.

Кажется, что город за окном плавится и дрожит, как будтозалитый огненным жидким стеклом.

Значит, так.

Зеркало. Фотографии. Кучка пепла в камине. Звонок со Светиногомобильного. Человек в саду. Семейная история про клад. Собачья шерсть наСониной пижаме. Ожерелье в сто тысяч долларов.

Убить за сто тысяч долларов — ничего не стоит. Убивали иубивают за меньшее.

И сколько еще припрятано таких ожерелий? Может, сорок? Илидва? Или сундук, как у Роберта Льюиса Стивенсона?

Кто такая Людочка, о которой упомянуто в дневнике? Кудаделись страницы из арабской книги, принадлежавшей Якову? Что на них было?Почему их вырвали? Кто их вырвал? Когда?

Свинцовый шарик в затылке вдруг перестал кататься из стороныв сторону, остановился посередине и как будто заледенел. Даже шее сталохолодно.

Ты же такой умный. Номера на машинах запоминаешь с первогораза. Два и два складываешь хорошо и при этом редко ошибаешься.

Что ж ты стоишь? Давно сложил бы и получил все, что нужно.

Неизвестно, кто будет следующим. Кто окажется между деньгамии человеком, жаждущим их больше всего на свете.

Что ты станешь делать, если убьют Настю? Или ее отца? Илимать? Или — еще хуже! — кто-то из них окажется тем, кто заварил всю кашу?

Это была просто игра — почти что в шпионов. Ты спрашивал,сопоставлял и радовался, как мальчишка, что опять оказался умнее всех.

Ты сможешь доиграть до конца и после этого уехать в Дублин?А Настя? Она поедет с тобой, если ты все-таки доиграешь до конца?

Ледяной свинцовый шарик в голове превратился в глыбу.

Кириллу вдруг стало страшно.

Пока он был уверен, что это его не касается, все было легкои просто. Почему-то ему не приходило в голову, что его это касается большевсех. Его и Насти.

Неделю назад он ни за что не вспомнил бы ее имени и, если быне визитная карточка, вывалившаяся из кармана, не стал бы ей звонить и никогдабы не встретился с ней.

Кажется, в эту неделю изменилась жизнь. Была одна, сталадругая.

В прежней не было Насти, и Кирилл Костромин ни на кого недолжен был оглядываться. Да, да, он думал о том, что ему уже не найти никого,кто был бы понятен, близок и, главное, нужен, и печалился из-за этого, исетовал на одиночество, и мечтал о неторопливом субботнем утре — и все это былокак-то… односторонне.

Ему представлялась его будущая необыкновенная любовь, какогромный радостный летний день, в котором он наконец-то будет не один, но почему-тоон совсем упустил из виду, что она — это не только воплощение его мечты, но ещеи человек, самостоятельная личность, которая как-то жила до встречи с ним и укоторой есть проблемы, заботы, родители, служба, дальние и близкиеродственники, чахлая машина, собственные взгляды на жизнь, тайны, вкусы,привычки. Целый мир.

Ему придется влезать в этот мир, даже если ему вполне хорошов своем собственном, влезать и завоевывать себе место в нем, и смотреть, чтобыне наступить никому на мозоль, и вышвыривать самозванцев, и держать оборону, иподлизываться, и прощать, и начинать все сначала — а он не был к этому готов ине знал даже, хочет ли он этого.

Он пришел в бешенство из-за Сониной безответной тупости, докоторой ему не могло быть никакого дела. Он пришел в бешенство потому, что этокасалось Насти и становилось важным для него, — а он не хотел этого.

Он по уши влез в чужие проблемы и испугался того, что онимогут стать его собственными.

Он должен все обдумать.

Он доиграет до конца, слетает в Дублин и вернется в Москву,чтобы спокойно и трезво все обдумать. Если к тому времени у него еще будеттакая возможность.

* * *

Когда Кирилл остановил машину возле кованых железных ворот,оказалось, что тетя Александра караулит в смородиновых кустах по ту сторонузабора. Лиловый халат виднелся среди густых веток.