— Мы хотели узнать про ожерелье, — сказал Кирилл нескольконеуверенно.

Носатый Франц Иосифович энергично и дружески покивал.

— Слышите? — спросил он и потянул своим необыкновеннымносом. — Михаил Эрастович варит кофе. Мы всегда пьем кофе после того, каквыстрелит пушка. Я просил. Я говорил. Я спрашивал — а если как раз в это времяпридут клиенты? Но он ничего не слушает. Он варит кофе. Он говорит, что слишкомстар, чтобы изменять привычкам. А сам, между прочим, — тут ювелир заговорщицкипонизил голос и немного придвинулся, — а сам, между прочим, младше меня на семьлет! — и он гордо откинулся назад, чтобы насладиться произведенным эффектом.

Никто не знал, что нужно делать дальше. Даже КириллКостромин.

Все стояли и молчали.

— Я говорю — кофе, — повторил Франц Иосифович и покрутиллысой головой, удивляясь, что они такие тупые, — выпейте кофе. Пушкавыстрелила. Кофе готов. — Тут он проворно забежал за портьеру и крикнул втемную глубину:

— Кофе готов?

Оттуда ничего не ответили, и это чрезвычайно обрадовалоФранца Иосифовича.

— Да, — изрек он, — готов. Юра запер дверь. Он всегдазапирает дверь, когда мы пьем кофе. У нас гости, Михаил Эрастович! — сновакрикнул он в сторону портьеры. — Сегодня нам нужно много кофе! Он трясется надсвоими зернами, как скупой рыцарь, — пояснил он, понизив голос. — Он считает,что в этом городе никто не умеет варить кофе!

И Франц Иосифович отчетливо захрюкал, что, очевидно,означало смех.

Похрюкав немного, он вернул очки на кончик носа игостеприимно приподнял портьеру.

— Прошу. Прошу. Да.

Соня беспомощно оглянулась на Настю, а Настя — на Кирилла.

Кирилл взял их обеих под локотки и подвел к откинутой доскеполированного прилавка. Франц Иосифович бодро пробежал вперед, нырнув подпортьеру, а за ним потянулись Настя с Соней. Замыкал шествие Кирилл.

— Куда мы попали? — приостановившись, прошептала Настя ему вухо. Он весело пожал плечами.

Темнота расступилась, и они оказались в крохотной квадратнойкомнатке, как будто в сейфе. Горел желтый свет, на окнах были металлическиежалюзи и почти вплотную друг к другу стояли два желтых канцелярских стола, заваленныхбумагами. И еще маленький столик, а на нем железный ящик с песком. Из пескаторчала длинная ручка армянской турки. Рядом хлопотал маленький седойчеловечек, очевидно, Михаил Эрастович, знаток кофе.

— Здравствуйте, здравствуйте, — оглянувшись, произнес ончрезвычайно любезно и вдруг быстро и остро взглянул на Соню, — нужнопосмотреть, хватит ли у нас чашек на такую большую компанию.

— Вам отлично известно, что чашек у нас семь, — прокаркалоткуда-то издалека Франц Иосифович. — Да. Семь. Две еще останутся. Предложитемолодым людям присесть.

— Ах, да! — спохватился кофевар и энергично встряхнул турку,не вытаскивая ее из песка. — Садитесь, молодые люди. У окна табуретка. Правда,мы сами не знаем, где здесь окна. Темно и днем и ночью. Вы когда-нибудьпробовали настоящий арабский кофе?

Все завороженно молчали, и Михаил Эрастович продолжал:

— Мне привозят кофе из Арабских Эмиратов. Уверяю вас, насвете нет ничего лучше, чем настоящий кофе из настоящих кофейных зерен! Запах,насыщенность цвета, особая пена. Ее надо вовремя осадить, и это тоже искусство!И не убеждайте меня, что растворимый кофе — тоже кофе! — энергично воскликнулон, хотя никто и ни в чем его не убеждал. — Растворимый кофе — это эрзац. Однавидимость. Все, что не нужно готовить, — это не настоящее. Только то, во чтовкладываешь душу, к чему притрагиваешься, о чем думаешь с удовольствием, —достойно! Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда, — изрек материализовавшийся из темноты ФранцИосифович. В руках у него были глиняные чашки величиной с наперсток, — вывсегда говорите верно, Михаил Эрастович. Кофе. Его мало. Вы сварите еще?

— Ну конечно! — ответил его напарник нетерпеливо. — Неужеливы думаете, что я оставлю кого-то без угощения? Садитесь, молодые люди.Считайте, что вам повезло. Я варю отличный кофе. Вы такого нигде не найдете.

— Вы хвастаетесь. Это нехорошо.

— Я не хвастаюсь! Я говорю правду. Чашки нужно погреть.Только дикари наливают кофе в холодную глину. Кофе должен быть огненным, ондолжен возбуждать чувства и радовать сердце. Как ваше ожерелье, дорогая, —неожиданно закончил экспансивный Михаил Эрастович и поклонился Соне, котораячуть не упала, — мы благодарны Сергею Сергеевичу за то, что он порекомендовалвам обратиться к нам. Даже мы нечасто имеем дело с такими вещами. Верно яговорю, Франц Иосифович?

— Всегда. Всегда верно.

Настя взяла Кирилла за руку и стиснула ее изо всех сил.

— Но все разговоры — потом! — Он выхватил из песка турку иловко налил по глотку в три крохотные чашки. — Пробуйте!

Настя осторожно пригубила, Кирилл хлебнул от души, а Сонядаже не притронулась.

Ювелиры выжидательно смотрели на них.

— Потрясающе, — пробормотала Настя, и Кирилл чуть-чутьулыбнулся, — просто потрясающе. Это что-то необыкновенное.

— Необыкновенное, — подтвердил Кирилл, чувствуя себя ФранцемИосифовичем, подтверждающим слова Михаила Эрастовича, — удивительное.

— То-то же, — самодовольно сказал Великий Кофейный Знаток ипонюхал пар, поднимавшийся от опустевшей турки, — сейчас я приготовлю еще.

— Пейте, — дружелюбно сказал Франц Иосифович Соне, — этовкусно.

— Ожерелье, — пробормотала Соня и поставила свою чашку накрай заваленного бумагами стола, — оно… настоящее?

— Что значит — настоящее? — удивился Михаил Эрастович. — Онотакое же настоящее, как мы с вами. А что такое?

— Оно… не поддельное?

Теперь уже переглянулись ювелиры, и Михаил Эрастович дажеперестал заниматься своим необыкновенным кофе.

— Вы имеете в виду камни? — переспросил он. — Нет, неподдельные.

— Редкие, — вступил Франц Иосифович. — Чистота. Огранка. Вцентре три бриллианта по два карата. Остальные по одному. Сапфиры. Индия.Глубокий и ровный цвет.

— Старинная голландская работа, — подхватил МихаилЭрастович, — приблизительно середина прошлого века. Оправу кое-где следуетпочистить, а в целом состояние прекрасное. Верно я говорю, Франц Иосифович?

— Всегда. Работа по золоту отличная. Делал большой мастер.Со знанием и любовью. Да. Отличная работа.