— Что вам там сказали?

Кирилл тоже посмотрел вдоль дорожки. Скрывать не былоникакого смысла. Сергей, каким бы он ни был, вряд ли побежит с докладом к тетеАлександре.

— Сказали, что ожерелье подлинное, сомнений никаких.Девятнадцатый век, середина. Соне они не звонили. Зато сказали, что ты впрошлую пятницу им звонил и они тебя проинформировали в том смысле, что ононастоящее и стоит больших денег.

— Я? — поразился Сергей. — Я им звонил?! В прошлую пятницу?!

— А что? — спросил Кирилл. — Ты не звонил?

— Нет. Конечно, нет. Что еще за чертовщина! А Соне ктозвонил, если они не звонили?!

— Я не знаю, — Кирилл пожал плечами, — кто-то изродственников, как я понимаю. Это не ты случайно?

Сергей швырнул окурок в лужу, натекшую на дорожку изгеоргиновых кустов.

— Я не звонил Соне. Я не звонил Францу. Я никому не звонил.Я привел им Соню с ожерельем и больше ни с кем не разговаривал. Что, чертпобери, за дела!

— Я тоже не знаю, — признался Кирилл, — я так понимаю, чтокто-то из родных решил, что ему ожерелье будет полезней, чем Соне. Поэтому онпозвонил ювелиру, сказал, что он — это ты, то есть Сергей Сергеевич, узнал, чтооно ценное и подлинное, а потом позвонил Соне и сообщил, что оно фальшивое.Соня ударилась в слезы и заявила, что про ожерелье слышать ничего не хочет.Дальше его просто нужно было оттуда забрать, и все.

— Как все? — забормотал Сергей. — Что значит — все? Этоведь… обман? Подлог?

— Обман и подлог, — согласился Кирилл, — я про то и толкую.Соне звонили со Светиного мобильного, это я проверил сразу. Кто звонил, незнаю. Кто-то из наших. То есть из ваших.

— Зачем?! Все равно это бы выяснилось. Франц спросил бы уменя, а я бы сказал, как все было.

— Франц мог спросить у тебя через год. Или два. Ну и что?Все равно концов к тому времени было бы не найти. Любимый брат уговорил бы ееподарить стекляшки ему или его подруге. Брат бы передарил или продал, никто жене знал, что оно не поддельное. Ведь Соня семье сказала, что оно фальшивое. Воти все дела.

— Ты думаешь, это Влад все устроил? — спросил Сергей, и лицоу него стало брезгливым. — Просто чтобы надуть Соню?

— Я не знаю, кто это сделал, но, конечно, затем, чтобынадуть Соню.

— Гадость какая, — сморщился Сергей, — ужасная гадость.Неужели Влад?

— Я не знаю, — повторил Кирилл, — ты закрутил бы кран,смотри, какой потоп.

Сергей посмотрел на воду у себя под ногами и не двинулся сместа.

— Что теперь нам делать?

— В смысле? — удивился Кирилл.

— Ну, как нам выяснять, кто именно наплел Соне небылиц?

— Я не знаю. Думаю, что никак.

— Это нельзя так оставить, — заявил Сергей нетерпеливо, — аесли бы ты не поехал выяснять, Сонино наследство пропало бы?! Совсем?!

— Пропало бы, — подтвердил Кирилл. — Кстати, про брата япросто так сказал. Ему не так уж и нужно убеждать ее в том, что оно фальшивое.Он бы все равно денежки у нее очень легко выманил. Она его обожает. Больше, чемвсех остальных. Она бы их ему и так отдала.

— Тогда кто? Мама? Дядя Дима? Настена?

— Я не знаю, — повторил Кирилл с раздражением, — еслихочешь, можешь выяснять сам. Только Соня просила, чтобы мы ничего не говорилитете Александре. Не ранили ее нежную душу. Ну, мы обещали не ранить.

— Кто ты такой, Кирилл? — вдруг спросил Сергей. — Мент?

— У меня бизнес, — ответил Кирилл, — я продаю строительныематериалы. Делаю щетки и кисти. У меня два завода. В Китае и в Пензенскойобласти. Я не мент.

— Тогда откуда ты все знаешь?

Кирилла это позабавило:.

— Ничего такого я не знаю. Просто я внимательно смотрю ислушаю. Ювелир не стал бы звонить после восьми часов вечера, да еще за город.Он позвонил бы в двенадцать дня в ее питерскую квартиру.

— Элементарно, Ватсон, — пробормотал Сергей, и Кириллулыбнулся. — Ты прикрутишь шланг?

— Прикручу. И есть очень хочется. Заехать в ресторан мы немогли. Нас, видите ли, ждали к ужину мама с папой.

— А что, твои родители никогда не ждут тебя к ужину?

— Нет, — сказал Кирилл, — не ждут. Примерно с тех пор, какмне исполнилось восемнадцать лет, я ужинаю один.

Вдвоем они кое-как прикрутили шланг и получили от НиныПавловны нагоняй за то, что развели на дорожке грязь и «теперь все потащат ее вдом, а убирать у нее нет никаких сил».

Дмитрий Павлович руководил приготовлением кур, вернее, нестолько приготовлением, сколько грилем, в котором куры должны были жариться, ив пылу сражения позабыл на огне пустой чайник. Все долго принюхивались кстранной металлической вони и сообщали друг другу, что «раньше так никогда непахло». Дмитрий Павлович заглядывал в плиту, сердился и доказывал, что,наоборот, так пахло всегда, просто на этот раз аромат более насыщенный.

В конце концов Юлия Витальевна обнаружила на плите источникболее насыщенного аромата, но спасти его было уже нельзя, он прогорел до дыр.Тетя Александра заголосила про астму, удушье и про то, что все желают еесмерти. Настя стала снимать с конфорки раскаленную решетку и сильно обожглапалец. Муся попрощалась и уехала. Света качалась в гамаке и время от времениговорила оттуда, что все ей надоели. Кирилл утащил из буфета огромный ломотьчерного хлеба, а из кошелки на террасе два пупырчатых огурца и ел их на лавочкеза жасмином. Нина Павловна нашла его и приказала ставить самовар, а ЮлияВитальевна, услышавшая разговор, сказала, что ставить самовар еще рано, а нужновсем сесть и наконец поесть. Кирилл, прожевав огурец с хлебом, ответил, чтопоесть он давно мечтает, и обе дамы заспорили, из-за чего же ужин такзадержался.

Когда наконец уселись на террасе и наступили тишина,благолепие и сытость, Кириллу показалось, что он ждал этого момента всю своюжизнь.

Задержавшийся ужин был вкусным, и никто не ссорился, а всемирно разговаривали, и даже Света не говорила гадостей Соне, а Владик не пихалв бок свою мамашу. Чай пили до двенадцатого часа и потом еще долго сиделипросто так, слушая близкий Финский залив и стрекотание полуночных цикад втраве. Потом Сергей ушел проверить, закрыты ли поливальные краны, а Кириллмирно курил на крылечке, где его заметила Нина Павловна и сказала, что у нихпринято равноправие, и если женщины должны после еды еще разобрать и вымытьпосуду, то мужчины вполне могут им помочь, а не мечтать, глядя в звездное небо.Кирилл согласился с тем, что это справедливо, и Нина Павловна вручила емусамовар, который следовало ополоснуть и поставить на садовое крылечко.