нас этим недохватом! И мы будем бояться его доноса? Точно виноваты в этом мы! Судомир виноват, банк виноват, но виноват и он, когда требовал к себе полного доверия, и не сумевший прислушаться к общему мнению в Щаврах. У меня руки сжимались от досады, что я не могла немедля ехать сама в Москву и там заявить о фальшивой экспликации, самой нападать, а не дожидаться, когда нас станут конфузить, что мы-де скрываем от банка недохват, зная о нем еще с прошлой осени. Я ждала только Витю. Я страдала за него, представляя себе, что он переживает, в полной неизвестности, в далекой командировке. В двух его письмах с дороги, из Гомеля, он умолял не бояться и ничего не уступать: «Успокой же меня скорее! Верь мне, что, если бы он мог сделать нам зло в банке, то уж давно сделал бы». Я два раза телеграфировала в Мозырь, что все благополучно. Теперь мозырским предводителем, после Сорнева, был большой друг Вити Ф. Мореншильд. Я знала, что он протелеграфирует Вите, где бы он ни был в уезде, но выражение «все благополучно» нисколько не успокоило Витю, напротив, он еще подумал, что все благополучно потому, что я вошла с Берновичем в соглашение!

В Покров я была у обедни в нашей маленькой серенькой церкви. Народу набралось все-таки много. Шел дождь. Но к концу обедни вдруг поднялся снежный буран. Павел счел нужным даже приехать за мной в крытом фаэтоне, за пятьдесят шагов, ветер сбивал с ног. И в такой ужасный буран в бричке на почтовых прискакал Витя! Он все еще не верил, что я не уступила, а напротив, послала Берновича в Москву «портить».

Теперь надо было решить, как быть дальше? Прежде всего приходилось подумать о том, чтобы Бернович действительно не оскорбил Витю, встречаясь с ним один на один на лестнице «Гарни», где он устроил свою штаб-квартиру и открыл контору «по мелиорации», выдавая себя за инженера. Витя наконец согласился со мной, что раз мы не рвемся больше из Минска, гораздо лучше взять квартиру. До сих пор нас пугала дороговизна обзаведения хозяйством, но теперь оно уже было у нас в Щаврах, а перевозка каких-нибудь двухсот пудов в Минск нас не разорит. Последние соображения совсем убедили Витю. У нас оставалось немало друзей среди прошлогодних комиссионеров, и Витя обещал немедля поднять их на ноги, чтобы подыскать, если не «длинненький дом с садом», в моем вкусе, то квартиру со всеми удобствами в его вкусе, и непременно с двумя лишними комнатами для Тети с Оленькой, которые были бы совершенно свободны занимать их или запирать, уезжая в Петербург.

Оленька, умевшая всегда привязываться, теперь ужасно жалела «Гарни», который представлялся ей потерянным раем. К тому же она опасалась, что с квартирой мы еще глубже пустим корни в Минске. «Уж не говоря о том, как все это будет дорого, да неудобно». Поэтому сначала мы и колебались, но присутствие Берновича в «Гарни» после этой истории послужило толчком, и мы уже не колебались. В этот вечер, в Покров, после пережитых благодаря Берновичу волнений, вдвоем за ужином нам все-таки было так хорошо и уютно! С одним еще боялся согласиться Витя: хотела немедля ехать в Москву и заявить в московский банк о недохвате земли, чтобы взять быка за рога, он этого опасался.

Глава 19. Октябрь 1910. Страшно жить

Витя провел с нами несколько дней в Щаврах. Зима кончилась. Погода стояла чудесная, и дни эти казались особенно, если так можно выразиться, «продуктивными». Пришел наш полесовщик на Выспе, привел с собой товарищей из местных крестьян (всего их было десять человек), и после очень короткого разговора сговорились на одиннадцать тысяч за сто сорок пять десятин, на острове на озере Селяве. Они знали его вдоль и поперек, он был им нужен как пастбище и луга, а наличных требовалось с них менее девяти рублей за десятину. Словом, эта сорвавшаяся у Вячеслава сделка, стоившая ему столько труда, теперь, благодаря местным покупщикам, прошла у Горошко чуть ли не в полчаса. Затем мы были обрадованы тем, что наши враги пошли на мировую. Станкевич, судившийся двадцать семь лет из-за тридцати пяти десятин, написал в суд отказную и одновременно подписал запродажную на свой участок, присоединяясь к первому товариществу в Гуте.

Батурские староверы, три брата Поляковы, давно уже поговаривали о том, чтобы прекратить судиться и купить свои 60 десятин спорной земли, но их останавливало то, что третий брат, сидевший в тюрьме за порубку у нас в лесу, не мог подписать запродажной. Теперь он обещал скоро сбежать из тюрьмы, и братья, решив покончить с нами миром, приехали звать нас с Витей к себе в Батуры на угощение в знак примирения. Мы от этого не отказались и были удивлены, какими почтенными и симпатичными были эти братья, старики Поляковы, в седых кудрях и с благообразной степенной наружностью: Бернович всегда пугал нас их грубостью и злобой, но это, вероятно, зависело от того, что они не хотели иметь дело с разбойником Парамоном. «Давно бы столковались мы по-хорошему, кабы не панич», – говорили они. Но виноват был не панич, а то, что до сих пор они сами не думали о мировой. Мы им давно предлагали продать с уступкой против цены в Батурах (сто двадцать-сто тридцать рублей), мы им уступали землю по сто рублей, все же и нам было лучше получить за этот участок шесть тысяч, чем продолжать процесс, который так же мог продлиться тридцать лет. Теперь, когда таким образом все остатки были прибраны, оставались только выкупные и центр (девятьсот шестьдесят пять десятин).

Витя уехал в Минск совершенно успокоенный. Накануне его отъезда мы распорядились уложить в большую корзину лучших груш и яблок, еще в сентябре снятых с деревьев, а также меду в банках, и отослали все в Академию деткам. «Кстати, вспрыснуть выборы Лели немцами», – писала я Наташе по поводу того, что осенью, двенадцатого октября нового стиля, его выбрали почетным членом Берлинского университета, доктором философского факультета, одновременно с Великим Князем Николаем Михайловичем. Из Берлина ему был прислан очень торжественный диплом на латинском языке.

Еще и летом, второго июля, Хельсингфоргский университет выбрал его своим почетным членом. Доставляло ли все это Леле удовольствие, не ведаю. Он даже не писал об этом и позже не вспоминал, хотя, вероятно, да – иначе к чему же и награждать людей такими дипломами? Но в чем я не