дело, как ответим мы нашим покупателям пятнадцатого декабря? Да, пятнадцать тысяч нас не выручат. Надо восемьдесят тысяч. Кузнецов разводил руками.

Через день я вновь была в Московском банке. Вячеслав ликовал. Волковыский участок был в сплошном куске, без чересполосицы, и банк без затруднения переводил на четыреста девяносто девять десятин требуемые шестнадцать тысяч. Вячеслав с победоносным видом прибежал с резолюцией банка в зал. Я не верила глазам. «Видишь, видишь!» – говорил он. Мы стали вместе перечитывать бумагу и замерли: в приписке внизу стояло: «если там нет чиншевиков». Это в Волковыском-то?!

Этим было все сказано. Не утверждал ли то же Витя? «Убедился? – сердито заметила я. – А сколько споров и ссор было из-за этого в Щаврах! Сколько крови ты испортил Вите!» Вячеслав так и присел. Но кровь мне бросилась в голову, требовалось сорвать досаду. Не слушая просьб и убеждений Вечи, я прошла в кабинет князя Щербатова, члена правления, и без предисловий, но очень сдержанно, заявила ему, что в плане банка, по которому мы купили Щавры, фальшивая экспликация, и у нас не хватает триста пятьдесят десятин. Это нисколько, по-видимому, не поразило князя Щербатова. Он очень спокойно на это ответил, что в банке считаются только со свидетельством старшего нотариуса. А могилевский старший нотариус заверил наличность того количества земли, которое указано на плане.

– Да, но это только на бумаге, а земли-то нет.

– Мы не имеем права не верить свидетельству старшего нотариуса, – довольно сухо возразил Щербатов.

Я поняла, что настаивать не к чему, добиться таким образом я ничего не добьюсь и вернулась в зал, где Вячеслав встретил меня с выражением ужаса, но мне было все равно! По крайней мере теперь мы не будем бояться доносов Берновича. Я поняла, что он должен был знать, что и без его доноса нас ожидала парцелляция a la Судомир, т. е. без купчих. Счастье его, что он вовремя убрался, а вот мы теперь сели. Но я не унялась, и тут же, в банке, еще написала официальное заявление в Московский банк о недохвате земли, кратко, но поставив все точки над i. После этого, вечером, мы с Тетей вместе выехали в Щавры, а Вячеслав вернулся в Саратов. Мы оба возвращались ни с чем. Я только объявила банку, что не хватает земли! С не меньшим успехом можно было написать это из Минска. Да Веча убедился, что не капризы Вити мешали не соглашаться продавать ему выкупных, но все же банк до сих пор представлялся мне каким-то отвлеченным пугалом. Теперь я увидела, что и там есть люди: корректный, сдержанный князь Щербатов, свирепый Цветков и многие другие. Я возвращалась домой только чтобы обдумать с Витей, как быть дальше и дождаться окончания всех планов на запроданные участки[234]. Ведь можно же будет сговориться, столковаться. Мы их не ищем обмануть, но и они должны нам помочь выйти из такого затруднения. Они не должны нас топить! Обмануты мы, да, но и их обманули.

Казалось, я рассуждала здраво, но, когда поезд полетел темной дождливой ночью в Смоленск, меня охватил страх и отчаяние. «Что я сделала, что я сделала?! – повторяла я себе в эту долгую ночь в вагоне. – На каком основании предостерегал меня Кузнецов, и так пугали нас все в Минске! Зачем я сказала?» Но удар хлыста Берновича все еще поднимал во мне кровь в голове: спокойно дожидаться, когда банк нас же уличит в недохвате и в попытке обмануть его, было выше моих сил. Достаточно насмешек и оскорблений! Достаточно мы уступали, прощали, извиняли, мирились даже с потерей всего нашего личного состояния, считая это заслуженной карой за доверие и легкомыслие! Да, я виновата! Но лучше я погибну, чем еще дам право этим негодяям издеваться над нами, пугать нас, грозить.

Надо утроить свою энергию, не спать, не знать отдыха, работать на все фронты. Бедная Тетушка, дремавшая внизу на диване купе, так великодушно доверила нам свои деньги. Неужели мы ее разорим? Никогда! И допускать такой мысли нельзя! Мы не допустим ее, на старость лет, и Оленьку до нужды! Теперь или никогда мы должны вырваться из этой западни! Мы уедем работать в Сибирь, я поступлю на службу на железную дорогу, Витя возьмет место по коммерции[235], но мы не допустим их до нужды, мы все, все им вернем. Подумаешь, весь этот ужас, эта разбитая жизнь. Разбитая карьера Вити, все это вызвано одной беседой у хижины на берегу озера Миадзоль! Как страшно жить, как надо обдумывать каждый шаг, каждое свое решение.

Под вечер семнадцатого октября мы с Тетушкой с московским поездом были на станции Крупки. Павел встретил нас в фаэтоне, а Марцель с подводой под багаж. Погода стояла чудесная. Я радовалась, что Тетушка опять увидит красивую, все еще не проданную усадьбу в Щаврах. Оршанцы приходили еще в одиннадцатый раз! Их появление у нас во дворе с задатками или без оных никого теперь более не тревожило. Это было какое-то очередное, чуть ли не космическое явление. Но я рада была окружить дорогую мою Тетушку лаской и вниманием. Ей заказывались ее люби мые кушанья; мадам Горошко специально для нее варила желе из яблок и варенье из белых слив.

Но наше пребывание в Щаврах было отравлено, омрачено! Дорогой у нетрезвого Марцеля стащили чемодан, в котором я везла обратно из Москвы планы и документы: этот удар ошеломил меня. Что за неудача! Как могла я доверить этот чемодан Марцелю? Хотя он тридцать лет служил в Щаврах и считался вернейшим человеком, но он бывал нетрезв. Прискакал Витя, чемодан искали везде. Была поднята на ноги вся полиция. Была обещана награда, везде развешаны объявления, но это не помогло делу, а напротив: парни, стащившие чемодан у Марцеля, в дороге подкреплявшего свои силы в харчевне, не найдя в нем ничего для них интересного, были уже готовы подбросить его нам, тихонько, через полесовщика, но после такого шума сочли гораздо безопаснее сжечь его на костре, в великокняжеском лесу. Так, гораздо позже, сообщил нам Мещеринов, у которого в лесах была своя полиция, не чета нашим урядникам.

Пришлось немедля посылать за землемером, чтобы по черновикам восстановить планы, стоившие нам не одну сотню рублей.

Витя, пользуясь праздниками Казанской, смог провести с нами несколько дней. Он был страшно рад видеть Тетю опять у нас в Щаврах, рад, что Тетя с Оленькой опять зимуют с нами; в готовящейся квартире их ожидают все удобства; да и все минские друзья уже