спрашивают о них. Одна Урванцева не вернулась из Швейцарии, куда уехала с дочерью с самого лета.

О Берновиче не было никакого слуха. «Должно утек», – с улыбкой говорил Горошко. И нам было бы хорошо в Щаврах в эти ясные, теплые дни поздней осени с низко садившимся за лесом солнцем и длинными темными, уже свежими вечерами. Под большой висячей лампой в столовой мы с Тетушкой занимались рукоделием, а Витя перебегал от нас в контору и обратно. В конторе Горошко писал подробные отчеты или разбирал с Витей папки с делами – целое министерство, а землемер раскрашивал новые планы.

Да, было бы хорошо, даже несмотря на Московский банк, или может быть потому, что я беспричинно перестала его бояться и теперь, ничтоже сумняшеся, собиралась через месяц вновь ехать в Москву справиться, как принято мое заявление. Не будь только этой жестокой, непредвиденной потери планов! Откликнулся тогда на мое горе Леля: «Сейчас узнал о постигшей тебя неприятности! Не нахожу слов, чтобы описать, как это меня огорчило. Жду не дождусь, когда ты вздохнешь облегченно. Радуюсь тому, что Тетя с тобой. Своим бодрым духом она всегда может поддержать. Мне даже совестно за тот покой и тот досуг, которым я пользуюсь, когда вспомню о твоих бесконечных мытарствах».[236]

Ему было совестно! Милый Леля, а у самого сердце скребло: маленькая Сонечка его заболела. Прав он был только в том, что присутствие Тети меня поддержит. Зато Оленька, как фурия, налетела на меня в своем письме из Петербурга: «До сих пор ты считалась счастливой, а теперь такие неудачи, одна за другой! Разве ты не понимаешь, что Николай Чудотворец на тебя сердится, что это наказание за неисполнение духовных обетов. Разве ты забыла, что летом мне сказала это во сне?»

Такой неисполненный обет действительно был за мной, он был дан еще давно, в Вене: съездить к мощам Николая Чудотворца в Бари (Барград). А я не исполнила его, хотя была близко, в Венеции. Оленька действительно еще летом писала мне о своем сне, напоминая о данном обете, который я медлила исполнить. А это очень нехорошо. Лучше никогда не давать обетов, – учила она меня, – можешь верить, можешь нет, но я теперь убеждена, что невероятная неудача ваша исключительно дело рук Николая Чудотворца. В подкрепление этих слов была ссылка еще на ряд снов, и затем Оленька заключала: «И не будет ровно никакого успеха, ни Вите перемены места, пока ты не выполнишь своего обета, как бы трудно не было. Свои проценты я целиком отдаю тебе на это путешествие в Бари. И Саша Хардина просит тебе сказать, что если дело за деньгами, она предлагает взять их у нее на самое неопределенное время, на годы, с выплатой частями. Но я поеду с тобой. Никакие жертвы не должны остановить тебя. Это мое твердое и неизменное решение».

Тетя и даже Витя решили, что, быть может, Оленька и права: надо ее послушать и при первой возможности исполнить этот обет. «Очень нужно Николаю Чудотворцу, чтобы я ехала в Бари!» – поваркивала я в ответ. «Нам не дано знать, что ему нужно и что не нужно, но факт тот, что на ветер давать обеты нельзя, а раз ты дала, то и держись его крепко. Ты, например, воображаешь, что у Марцеля украли чемодан, потому что он был пьян, а я знаю, что это было только лишнее тебе напоминание с того света, un souffle de l’autre monde, уверяю тебя, а теперь я возьмусь за тебя серьезно».

Пока что и я серьезно взялась теперь за свое решение работой спасти состояние: Тетя и Оленька прежде всего! За Лелю я была вполне спокойна. Летние закладные, предназначенные ему уже с осени, были в производстве Крестьянского банка, и весной ожидалась выдача семнадцати тысяч на руки. Но о нас всех надо было думу думать и работать. Теперь почитывать книжки, бренчать на рояле являлось для меня недопустимым. Даже генеалогия и археология моя были заперты на ключ. «Прежде исполни свой долг, а потом пиши родословную Слуцких князей», – строго увещевала я себя. Но что же было делать сейчас в Щаврах? Дел было много! Витя раньше нас выехал в Минск готовить квартиру, а мое дело было готовиться к возможной разлуке с Щаврами. Пересмотрев все описи щавровского инвентаря, я наметила, что в случае продажи усадьбы отослать в Губаревку: экипажи, упряжь, орудья пр. из инвентаря. Особенно радовало Тетю отсылка в Губаревку больших дрог-линейки, чтобы возить деточек в Вязовку к обедне (старые дроги сгорели в 1906 году в пожаре каретника). Затем отделила кое-что получше из мебели для Минска, ореховую спальню, шкапчик красного дерева и прочее, также из посуды. Уложила и привезенные из Минска вещи, и деревенские запасы (губаревская коробочка все еще сидела во мне), и второго ноября двинула 14 подвод на станцию Крупки. С нами поехал Миша, умолявший взять его с собой, и Антося Хаецкая. Это была одна из местных покупщиц в Гуте. Она купила дочке своей хату и землю и пришла к нам просить взять ее в кухарки, чтобы заработать ее верхи 200 рублей. Она оказалась отличной кухаркой и хозяйкой. Мария осталась в Щаврах в семье Горошко на случай приездов, а моя Аннушка вышла замуж в Щавры.

Третьего ноября и мы с Тетей переехали в Минск, на Серпуховскую, и занялись устройством квартиры.

Глава 20. Ноябрь 1910. Московский земельный банк

Квартира на Серпуховской в пять комнат с ванной и людской была прекрасная, а так как мы решили дополнить недостающее в обстановке, прикупив из денег, присланных Егором в счет не полученных мною трех тысяч трехсот рублей липяговских, Витя был в полном блаженстве. Мы с ним купили кожаную столовую с красивым стильным буфетом, кабинет Вити, служивший нам приемной. Развешенная галерея предков украсила все стены. Тетина спальня была точно бонбоньерка, а к Оленьке было поставлено «ея собственное пьянино». Она была этим очень довольна и украсила наш буфет дюжиной десертных тарелок, которые она летом рисовала под наблюдением Лидерт и возила в Петербург обжигать. Тетя писала Леле, что счастлива, видя, как мы с Витей довольны, устроив себе, наконец, это гнездышко. Теперь, если нам лично и не хватит нескольких тысяч в Щаврах, все же у нас было большое утешение устроиться, наконец, в своей квартире. Исподволь за эти почти пять лет мы все-таки собирали себе дом: картины, портреты, фотографии, небольшую библиотеку, ковры, домашний инвентарь, постельное