– Вот видишь, – сказал Соломон, словно Исайяподтвердил, а не опроверг. – Взрослый бы бросил раненого коня или собаку!Мы живем умом, а эти… Куда нам до жестокости наших же детей.

– Да, – возразил Исайя, – но этот скиф будетлечить и выхаживать своего коня или собаку, а с человека преспокойно сдеретшкуру! С живого. Да, знаю, что и наши дети преспокойно обрывают крыльястрекозам, но мы ж не стрекозы?

– Скифы не видят разницы, – сказал Соломонпечально. – Для них все мы: люди и стрекозы – один род. В чем-тоэто и хорошо… Но для нас, конечно, это гибель.

Они долго стояли молча. Воздух был горьковатый, чувствовалсяпривкус дыма и гари, но над дальними остатками весей небо было по-осеннемубледно-голубое. Если еще неделю тому вокруг града земля была желтой, оранжевойи багровой от опавших листьев, сейчас же мороз бежал по коже при виде зловещечерной земли, голой и мертвой. Ближайшие к стенам града деревья торчали немымукором черными кольями, без веток, обгорелые, мертвые.

Вдали с гиком и свистом проносились всадники. Даже кони безнужды взбрыкивали, просто от избытка животной силы, а люди свешивались с седел,подхватывали с земли камешки, с хохотом швыряли друг в друга. Один уронилшапку, а другой тут же на полном скаку подхватил ее с земли, да не рукой, азубами, поднял ее над головой, засмеялся и швырнул под копыта.

Со смехом и гиком исчезли за рощей.

– Как полагаешь, они в самом деле ждут?

Голос Исайи прозвучал так неожиданно, что Соломон вздрогнул.Взглянул непонимающе, но Исайя смотрел пристально, пронизывающе, и Соломонпоспешно отвел взгляд. Все же Исайя успел заметить то, что прятал Соломон:старейшина неотрывно думает о столбе с перекладиной.

– Ну, – ответил Соломон замедленно, – почему тыдумаешь, что они ждут?

– Ребе, не надо мне дурить голову.

– Сын мой, – сказал Соломон тихо, – ты думаешьправильно. Что я еще могу сказать?

– Значит…

Он помолчал, но Соломон лишь смотрел на него и молчал. Исайяповторил с ужасом:

– Ребе, но что же мне делать?

– Мы не скифы, – сказал Соломон с печалью, – намдорог каждый человек, каждое дыхание жизни. Мы и скифы – два разных образажизни… и даже мысли. И нам нет места двоим на всем белом свете.У нас – разум, мудрость, у них – дурацкие клятвы! А клятвы… этострашная сила. Было два брата-близнеца, которых бросила мать, а затем вскормиласвоим молоком волчица, потерявшая волчат. Эти два брата любили друг друга, ибоне было больше людей, которых бы знали и не боялись. И когда они решилипостроить город, то начали, понятно, с постройки защитной городской стены.С утра до вечера носили камни, строили. Вдвоем! Когда стена поднялась имдо пояса, старший брат, Ромул, обращаясь к небесам, провозгласил гордую клятву,что город, который они строят, затмит славой все существующие, что это будетВечный Город и что всякий, кто осмелится перебраться через стену, будетнемедленно убит!

– И что? – спросил Исайя, затаив дыхание. Ончувствовал напряжение в воздухе.

– А младший брат, такой же страстный строитель города,любил подшучивать как над собой, так и над суровым братом. Он засмеялся,заглушая гордую речь, и, дабы охладить пыл, сказал: «Рановато даешь клятву! Этустену еще коза перепрыгнет…» И в доказательство перемахнул через стену.

Исайя задержал вдох, ощутил беду. Соломон покачал головой:

– Слово не воробей, клятва уже прозвучала… Ромул похолодели, чтобы не дать себе опомниться и заколебаться, схватил меч и одним ударомснес брату голову. Потом сам едва не бросился на меч, так велико было его горе,но удержала та же клятва. Он ведь поклялся построить город, который затмитславой все существующие! И Ромул, погребя тело брата, которого любилбольше себя, принялся за постройку стен уже один.

– Это Рим, да?

– Рим, конечно. Какой город называют Вечным? Такова силаклятв, которые дают мужчины.

Исайя перевел дыхание как можно незаметнее, с беспечностьюулыбнулся:

– Мужчины-гои. Они рабы своих клятв. А мы –хозяева. Сами даем, сами берем обратно.

– Предлагаешь так поступить и со скифами?

– Как и любой сын Израиля, я не почувствую угрызенийсовести. Гои – не люди.

Соломон заметил негромко:

– Ты слишком часто повторяешь это.

– Правда? – удивился Исайя. – Но даже если так, торазве я не прав?

Соломон, уклонившись от ответа, заметил тем же негромкимголосом:

– Ты отвечаешь слишком уверенно и громко. Так отвечаютскифы. Сыны же Израиля всегда сомневаются… Не значит ли, сын мой, что ты все жесомневаешься в своей правоте?

– Я? – снова удивился Исайя.

– И стараешься задушить сомнения?

Исайя оскорбленно дернул плечом:

– Разве я не прав?

Соломон снова не ответил. Он вообще, как заметил Исайя, нелюбил прямые ответы. Он вообще не любил давать ответы. Чаще подталкивал к нимсамих спрашивающих.

Багровое солнце зависло над краем леса. Рус погнал коня нахолм, оттуда хорошо видны ворота града. С ним держались Бугай и Моряна.Буська вертелся поблизости, конь под ним был молодой, как сам Буська, и такойже юркий, непоседливый.

На стенах града народу было как воронья на дохлой корове.Доносился плач, стенания, горестные крики. Рус поморщился, иудеи совсем незнают достоинства. Мужчины должны быть невозмутимы в бедах и радостях, аженщины сдержанны. А эти орут и галдят, как стая галок, машут руками,воют.

– Они что-нибудь еще умеют, – брезгливо осведомилсяРус, – или только реветь и стонать?

Бугай громыхнул:

– А не кажется… а не чудится, что им сейчас вроде бы несовсем до плясок?

– Все равно, – раздраженно бросил Рус. – По ихрожам видно, что умеют петь только заупокойные песни.

Бугай еще победно ржал, когда ворота приоткрылись.В щель быстро выскользнул человек. Он оглянулся на заходящее солнце, состен ему горестно закричали. Волна причитаний донеслась до Руса. Он покосилсяна спутников. Бугай перестал смеяться, Моряна нахмурила брови. Даже Буськачто-то почуял, посерьезнел.

Человек заспешил от града. Солнце погрузилось наполовину,багровые лучи освещали его сбоку, и он казался наполовину залитым кровью.

– Пришел, – сказал Рус негромко, – чертов Сова!Просчитался… Да и я не лучше.

Бугай пустил коня навстречу. Рус угрюмо наблюдал, как иудеявстретили на полдороге.

Бугай что-то спросил, иудей указал на вкопанный столб. Бугайразвернулся в седле, на взмах его длани поспешили свободные воины. Иудеясхватили, потащили к столбу.