Рус крикнул зло:

– Слушай меня, враг!.. Ты не был лазутчиком, значит, мы не всилах тебя сейчас убить, как бы этого ни хотелось. Но сегодня будет бой, ия очень надеюсь, что встречу тебя. И разрублю тебя с наслаждением допояса, дабы небо увидело твои поганые внутренности!

Он повернул коня. Нахим с замершим дыханием смотрел на лоснящийсякруп жеребца, который тоже, казалось, выражал презрение ненавистному иудею. Нокруп этот начал удаляться, другие скифы тоже повернули коней и поехали дальшевдоль берега, и Нахим все никак не мог поверить, что его, злейшего врага, всеже не убили! Он был в их руках, но его не убили.

Лишь один скиф, совсем ребенок, задержал коня. Его синиеглаза придирчиво и с жадным любопытством обшаривали уток. Он кивнул Исхаку,спросил высоким детским голосом:

– Тебя как зовут?

Исхак с трудом понял, торопливо сглотнул слезы:

– Исхак, сын Нахима…

– Хорошо уток бьешь, Исхак, сын Нахима!

Он поднял коня на дыбы, красуясь могучим животным, коньяростно завизжал и страшно замолотил по воздуху копытами, где блестели железныеподковы, так на двух задних мальчишка и развернул его, а когда конь опустилсяна все четыре, то сорвался с места как выброшенный из пращи булыжник.

Дети со всех сторон хватались за одежду Нахима. Голоса ихбыли тоненькие, как у лесных птичек.

– Папа!.. Папа, что это было?

– Папа, ты был у чужих?

– Папа, нас отпустили?

Он обнял их всех, потом, чувствуя, что ноги не держат,опустился на землю. Дети сгрудились вокруг, подошли и Зяма с Гершелем, смотрелисерьезно и печально.

Нахим прошептал:

– Я сам еще не понимаю, что произошло… У нихкакие-то правила войны, отличные от наших… Но сейчас быстро берите уток,возвращаемся!

Гершель оглянулся на камыши, где призывно крякали утки, радиних и остались, самое время продолжить избиение уток-акумов, но посмотрел наизбитого Нахима, заторопился:

– Мы быстро! Может быть, послать Зяму в град за конем?

– Я смогу идти, – прошептал Нахим. Он ощутил, чтогорло еще перехвачено, он может только шептать, хотя волосяную петлю скифызабрали с собой. – Дети мои…

Со стороны леса несся конь, закидывая в сторону ноги. Головавсадника была едва видна из-за трепещущей гривы, Рус узнал Буську. По телупрошла дрожь, внутри дрогнула туго натянутая жилка, со звоном оборвалась.

Буська остановил коня так резко, что тот пропахалчетыре глубокие борозды, сел на круп. Тонкий голос резанул по ушам:

– Княже!

– Что стряслось? – рявкнул Рус. – Что с… Ис?

Сам ощутил нелепость вопроса, ибо в первую очередьбеспокоится всегда за нее, хотя и так упрятал в середину стана и приставил кней двух дюжих парней, чтобы берегли пуще зеницы ока.

– Баюн! – вскричал Буська отчаянно. Слезы брызнули изчистых детских глаз. – Баюн!

– Что с ним?

Буська всхлипнул, две крупные слезинки выкатились, поползлипо щекам. Заблестели мокрые дорожки, а капли повисли на подбородке.

– Убит!

– Баюн? – переспросил Рус, не веря.

– Да, погиб.

– Совсем? – переспросил Рус. Озлился на себя,вопрос глуп, зарычал: – Кто его убил? С кем-то подрался попьянке?

Буська опасливо подал коня в сторону. Лицо князя былоперекошено от ярости.

– Иудеи, – крикнул Буська, конь под ним пошел боком,косясь на злого человека. – Того, который завалил Баюна, схватили! Хотятзабить…

Рус взмахом призвал дружинника с конем. Седло протестующескрипнуло, конь даже присел, Рус всегда запрыгивал с разгона, приподнялся настременах, со стороны леса виднелись всадники. Кони под ними плясали, а всередке виднелись люди.

Кони сорвались в галоп. Встречный ветер стал таким плотным,что срывал безрукавку, выдавливал глаза. Буська быстро отстал, а Рус подскакалк всадникам, сам вне себя от горя и ярости. Сам не понял, почему гибель Баюнапривела в такое бешенство, раньше Баюна недолюбливал.

Сова был уже здесь, его слушали хмуро, но почтительно.В кругу лежали в лужах крови двое иудеев, а третьего толкнули навстречуподъехавшему князю. Иудей, со связанными за спиной руками, избитый, повалилсялицом в пыль, но с двух сторон кольнули копьями, и он с трудом поднялся наноги. Здесь же был и Корнило, Рус видел, как он зло ткнул поверженного носкомсапога.

Сова оглянулся на подскакавших всадников, махнул рукой,отвернулся. Двое уже подняли залитого кровью Баюна, из него хлестало как изпробитого стрелами бурдюка с красным вином, угрюмо прилаживали поперек седлаего верного коня. Сова указал на распростертого на земле:

– Этот сумел.

Голос его был полон отвращения.

Рус рассматривал захваченного с изумлением и гневом. Иудейбыл на полголовы ниже самого низкорослого из русов, узок в плечах, грудьплоская как доска, а руки хоть и длинные, но тонкие, перевитые сухожилиями, ноне мускулами. Он не выглядел воином, а в лице не было привычной бойцамгордости, надменности или вызова.

– Этот? – спросил Рус.

– Он самый, – подтвердил Сова несчастливо.

Рус вскрикнул гневно:

– Не может быть… Это человек, который убил Баюна?

– Он, княже, – ответил Сова.

– Ударил в спину? – допытывался Рус. – Какая-тохитрость?

– Нет, княже.

– Но как он мог? Баюн и с боевым топором управлялся не хуже,чем с бандурой или трембитой!

Сова зло ударил пленника по лицу. Тот рухнул какподкошенный, поднимался долго, с трудом. Из разбитых губ бежала струйка крови.Он слизывал, жалко моргал.

– Кто ты есть? – спросил Рус. Он чувствовал, как вгруди вместе с яростью закипает и горечь. – Кто ты, тварь дрожащая, чтосумел убить одного из наших лучших людей? Да что там… нашего лучшего из людей!

Корнило перевел, иудей ответил жалким, дрожащим голосом.Корнило спросил еще, повернулся к князю:

– Его зовут Исайя. Его работа – охранять посевы. Наздешние поля нападают огромные стада свиней.

Он скривил губы, качал головой. Рус грозно сдвинул брови.Голос стал хриплым и страшным:

– Что? Он хочет сказать, что мы свиньи?

Корнило поклонился:

– Прости, княже. Я смеюсь их дурости. Ведь они не едятсвинину. Им бог не велит. А убитых свиней бросают собакам. Стада здесьагромадные! Да ты сам видел, какие тут вепри! Такой секач кого хошь собьет сног, боевого коня распорет клыками как щенка. Ежели этот наловчился с нимидраться, то он чего-то стоит.