Исхак вытащил из сумки огниво, кремень, трут, а бересту тутже содрал с березки. Его братья вырыли ямку, натыкали вокруг веток, наложиликамыша, чтобы отсвет костра чужие не увидели в ночи. Если даже в граде огоньбоятся зажигать, будто скифы не знают, где их дома, то здесь надо таитьсяпо-настоящему.

Мальчики наломали веток, набросали на разогретую костромземлю. Легли рядышком, прижались друг к другу, чтобы не выпустить тепло.К утру промерзнут, но сейчас ночи еще не такие долгие, как зимой, а позорьке можно снова бить глупых уток. Они и сейчас вон шлепают по воде дырявымиклювами, ловят и глотают все, что движется и шевелится. Утки спят совсем мало,кормятся всю ночь, утром будут толстые и жирные. В граде обрадуются…

Нахим едва умом не тронулся, когда дети не вернулись даже кночи. Друзья успокаивали, как могли, дети могли наткнуться на конный отрядварваров, схоронились где-нибудь в камышах, прячутся, пережидают, но Нахимвозразил:

– У скифов нюх как у собак, кем они и являются на самомделе. Они видят в темноте, как их родственники – совы и летучие мыши. Гдебы дети ни схоронились, скифы их вытащат отовсюду.

– Но вовсе не обязательно, чтобы скифы проехали именно там…

– Но почему дети задержались?

– Да мало ли что могло задержать!

Нахим озлился:

– Это не ваши дети, потому так и говорите!

– Нахим!

Он опомнился, потер лоб:

– Прости. Но я места себе не найду. Будь что будет, а япойду их искать.

– Ночью?

– Если я буду здесь метаться по комнате, разве они отыщутсябыстрее?

Соломон сочувствующе промолчал, а Нахим выскочил из дома,едва не выбив двери.

Рус проснулся, когда еще только-только посветлела полосканеба на востоке. Неслышно высвободил руку, Ис спит крепко, тихонько оделся, ссапогами в руках выскользнул из шатра, обулся уже возле костра. Стражипосматривали понимающе. Один исчез в темноте, немного погодя вернулся с ужеоседланным Ракшасом.

– Поехать с тобой, княже?

– Будьте здесь. Там ждет Сова.

Сова вылез из своего шатра раньше, когда конь князяпростучал копытами перед входом. Воевода виновато развел руками, за князем неуспеть, метнулся к коновязи. Трое заспанных дружинников готовили коней вдорогу, затягивали подпруги, вешали на седельные крюки арканы, колчаны сострелами.

Внезапно со стороны сторожевых костров показался всадник намаленькой лохматой лошадке. Буська был одет тепло, за плечами торчал лук, напоясе висел меч.

– А ты куда собрался? – спросил Рус хмуро.

Буська удивился:

– Разве не ты говорил, что настоящий воин должен вставатьрано?

– А ты настоящий?

– Настоящее не бывает, – заявил Буська гордо.

Дружинники рассмеялись. Рус отмахнулся:

– Езжай. Только я в твои годы предпочитал спать в такуюрань.

Буська смолчал, но по его не по-детски серьезным глазам Руспонял, что потому его и поперли из дому. А кто рано встает, тот сам когоугодно выпрет за ворота.

Молча они выехали за пределы стана. Град еще спал, хотя натемных стенах горели красные огоньки. Русу даже почудился горьковатый запахдыма смолистых факелов.

– Проедем вдоль берега? – спросил Сова.

– Да. Там у нас самое слабое место. Если бы иудеи догадалисьсделать вылазку, они бы успели перебить наш обоз. Или хотя бы часть.

– Я уже сказал Корниле, – быстро сообщилСова, – чтобы оттянулся назад.

– И что он сказал?

– Что волхвы должны находиться в средних рядах.

– Дурень. Хоть и храбрый.

Дальше ехали молча, кони неслышно ступали по мокрой от росытраве. Дальше пошла вовсе вода, хоть и по щиколотку, но плеск был слышен вутренней тиши далеко. Не сговариваясь, разом повернули коней и поехали поберегу выше.

Со стороны иудеев была стена предрассветного тумана.В нем тонули как звуки, так и берег, кусты, редкие деревья. Русвсматривался и вслушивался до рези в глазах и ушах. Он точно попытался быударить с этой стороны, потому ждал и от иудеев, пытался предугадать каждоедвижение, а если они так и не выступили с этой стороны, то явно какая-то инаяхитрость, еще более изощренная, ведь он – молодой князь, не все воинскиехитрости и уловки знает.

Сова и трое всадников растянулись в широкую цепь, ехалишагом. Рус выдвинулся вперед, он же первый услышал подозрительный шум, плеск.Он прислушался, но плеск оборвался, как обрезанный ножом. Затем послышался ужеближе. Рус видел, как застыли Сова и его люди, будто вбитые в землю колья. Дажекони застыли, ухом не прянут.

Плеск послышался ближе. Из тумана вынырнула сгорбленнаяфигура человека. Одежда на нем блестела. Он брел как можно тише, частоостанавливался, всматривался в мокрую землю, примятые стебли.

Рус прыгнул прямо с коня. Человек не понял, что обрушилосьему на плечи, но огромная ладонь уже зажала рот, а в следующее мгновение онрухнул под чудовищной тяжестью в жидкую грязь лицом.

Подержав трепыхающуюся жертву для верности, Рус приподнял,встряхнул. На него смотрела грязевая маска. Человек задыхался, наглотавшисьвонючего ила. Глаза были выпучены от ужаса. Рус сказал злорадно:

– Попалась, ворона!.. Я ж говорил, оттуда попрутлазутчики!

Он швырнул его в руки дружинников. Пленнику скрутили заспиной руки. Сова всмотрелся:

– Э, да это тот, которого мы однажды уже захватывали!А потом он еще руководил обороной града!

– Где мы потеряли восьмерых? – спросил Рус хищно.

– Он. Еще и показывал нам вослед такое… Не при детях будетсказано.

Буська обиделся:

– Я не дитя, а отрок!

– Дозволь, княже, – попросил Сова, – я его тут жепорешу?

Он толкнул пленника, тот рухнул на колени. Дружинник подошелс топором, примерился деловито, коснувшись лезвием топора склоненной шеи –худой, тонкой, грязной. Пленник покорно нагнул голову. На шее из порезавыступила полоска крови.

– Сейчас зарубишь, – пообещал Рус. – Эй, ты, тварьдрожащая, что успел выведать о нашем войске?

Пленник, поняв, что обращаются к нему, осторожно приподнялголову. Глаза смотрели исподлобья, недоверчиво. В лице была покорнаяобреченность.

– Яхве, – сказал он, – в твои руки вручаю жизньмою. Суди строго, но суди справедливо… А тебе, князь скифов, разве неважно, что я отвечу? Ты все равно меня убьешь. Как убил многих моихродственников, как убил жену и брата, как убивал моих соплеменников.