В новом 1361 году ему бы исполнилось сорок шесть.

Я попыталась вспомнить, когда видела его в последний раз, перед тем как везти детей обратно в Англию. Предполагалось, что он вскоре поедет вслед за нами, – как только высохнут подписи сторон под мирным договором в Бретиньи. Я оставила его, чтобы он довершил начатое им большое дело.

Поцеловала ли я его тогда? Подтвердили ли мы нашу любовь нежными объятиями? Я была уверена, что так оно и было, но ощущения этого не осталось. Возможно, мы с ним расстались, просто обменявшись короткими словами прощания, как бывает у людей, которые долго находятся в отношениях: моя голова была занята организацией далекого путешествия четверых маленьких детей, а Томаса вызывал к себе какой-то не в меру требовательный барон.

Ах, если бы я знала… Но в реальной жизни все случается по-другому, смерть приходит внезапно и жестоко, без предупреждения.

Сделав глубокий вдох, я бросила маску, и ее, упавшую у моих ног, тут же подхватил кто-то из маленьких детей – возможно, из моих собственных. Я этого даже не заметила, потому что все мои мысли были заняты Томасом. И все же меня поразило, что в этот момент у меня не было чувства надвигающихся потерь. Да и откуда ему было взяться, когда вокруг шумела детвора, такая же возбужденная, как и занятые флиртом придворные в праздничных карнавальных масках. Но к нам приближалась королева. Что она увидела на моем лице, теперь оставшемся без маски? Что такого заметила она в положении моих поникших плеч, если это заставило ее тут же подойти ко мне?

В голове моей вдруг четко всплыла одна мысль, как будто это было записано там золотыми буквами: я обязана кое-что срочно сделать. В годы нашего супружества мы много времени проводили в разлуке. Но не будем разлучены после его смерти. Я должна была сделать это до того, как подошедшая королева своей суетой и чрезмерными эмоциями высвободит мое осознание понесенной утраты. Сейчас не время для неконтролируемых вспышек чувств.

У меня перехватило дыхание, и я совершенно неуместно усмехнулась. Я никогда еще не была дальше от слез, чем в тот момент, который, казалось бы, был крахом всей моей жизни, что четко можно было прочитать на лице гонца. Я ждала, что Томас вернется домой. Я очень хотела увидеть его снова. Но не таким образом.

К гонцу я обратилась строгим командным тоном:

– Я хочу, чтобы вы сегодня же вечером отправились обратно в Руан. Я хочу, чтобы тело моего мужа забрали оттуда, где оно сейчас покоится, каким бы замечательным ни было это место. Я желаю, чтобы тело его вернули в Англию со всеми полагающимися почестями и уважением. Он будет похоронен здесь, в Англии. Перед вашим отъездом я дам вам столько денег, сколько понадобится, а потом встречу вас, когда вы привезете тело графа на родину.

Он часто заморгал. Думаю, ему очень хотелось рассказать мне обо всех трудностях.

– Такова моя воля. И воля моя превыше всего.

– Да, миледи.

Он явно не ожидал от меня такого. Странно, мне почему-то было приятно сделать что-то настолько вопиющее. Я должна была похоронить прах Томаса там, где этого хотел бы он сам. И это точно было не в Руане.

– Я обеспечу вам конвой. Я хочу, чтобы все было сделано с достоинством и приличествующим образом, с соблюдением военного антуража и как подобает графу Кентскому. Денег на это не жалейте.

До чего же недолго суждено было ему насладиться высоким дворянским титулом! Я должна позаботиться, чтобы это было в полной мере признано хотя бы после его смерти.

– Да, миледи. Я прослежу, чтобы все было сделано правильно. – Гонец почтительно поклонился и развернулся, чтобы идти, но вдруг остановился и достал из кожаного мешочка у себя на поясе что-то небольшое, полностью умещающееся в его ладони, так что мне ничего не было видно. – Мне было поручено передать это вам, миледи. Это было найдено среди вещей графа. Мы подумали, что вы захотели бы иметь это у себя, а не хоронить вместе с ним.

Он быстро вложил предмет в мою ладонь, вновь поклонился и ушел выполнять мои распоряжения.

А что же я?

Разжав пальцы, я увидела выцветшую от времени и долгого использования шелковую ленту, подвязку, которую Томас носил в знак преданности делу Англии и ее королю. Я была шокирована тем, что мне вернули настолько личную вещь. Снова сжав ее в кулаке, я попробовала уловить какое-то ощущение его, какой-то тонкий след, но ничего не почувствовала.

В этот момент, когда мой контроль над собственными мыслями и действиями уже пошел на убыль, ко мне подошла Филиппа и мягко положила руку мне на плечо; она, конечно, уже все знала.

– Пойдем со мной. Такое горе требует уединения.

Но я не чувствовала горя. Камень, застрявший у меня в груди, не давал мне горевать.

Я окинула взглядом праздничный двор, эту демонстрацию триумфа победы после успешной кульминации долгих войн с Францией. Томас этого уже никогда не увидит. Эдуард блистал в плаще из черного атласа, на котором золотыми и серебряными нитками была вышита прекрасная жимолость, вьющаяся вокруг опоры, как символ его любви и преданности женщине, которая сейчас степенно стояла рядом со мной. Как же я завидовала ей! Мне уже никогда так не виться.

Ты в любом случае никогда так не делала!

Но могла бы, по крайней мере.

Филиппа коснулась моей руки; на лице ее были написаны любовь и сострадание, и я только теперь поняла, что до сих пор не сказала ей ни слова. Просто не могла. Да и что такого можно было бы сказать, чтобы оно залечило рану, оставившую зияющую дыру в том месте, где у меня когда-то было сердце?

Уединение?

Да, мне требовалось уединение, но от скорби я была далека. Я скорее была готова браниться и проклинать свою судьбу за то, что она отобрала у меня мужа. К тому же у меня по-прежнему не укладывалось в голове, что его больше нет.

Неожиданно для себя я вдруг заметила, что королева выглядит какой-то напряженной, почти встревоженной. Пальцы ее рассеянно теребили бусины четок, как будто ее душевное равновесие нарушала какая-то другая, еще более серьезная проблема. Но я прогнала из головы эти мысли. Сейчас я не могла думать о ней. Может быть, позже, когда я вновь возьму себя в руки и овладею собственными чувствами, но только не теперь.

Я встретила тело мужа в Дувре и уже вместе с гробом отправилась до Стамфорда. Только во время этого долгого и очень холодного путешествия в последние дни января я окончательно осознала, что сопровождаю земные останки Томаса, укрытые покрывалом с геральдическим гербом на нем, потому что Томас сам бы этого хотел. Серебряный лев гордо красовался на голубом фоне, усыпанном значками лилий. Эмблемы графа Кентского были слишком новы для него, чтобы иметь право провожать его в последний путь.

И в очередной раз мысли мои невольно убегали от тяготы этой потери. Я все время старалась сосредоточиться на том, что мне нужно было организовать. Церемония отпевания будет отложена до тех пор, пока все сделают так, как этого хочу я.