Филиппа была само сострадание; она и сама испытала в жизни много потерь, а несколько ее детей тоже умерли в раннем возрасте. Я не могла размышлять об этом, не могла отвечать на соболезнования королевы, и это тревожило меня. Если я могла плакать по своему брату, почему я не могу заплакать по своему маленькому сыну? Как будто горе застряло у меня в груди куском льда, отказываясь от всех утешений. Я отдала дань последнего уважения своему малютке в строгом и торжественном ритуале, заплатив за мессу по этой маленькой невинной душе, с которой я так толком и не познакомилась.

После похорон я с облегчением вернулась к Томасу, который встретил меня словами участия в своей отрывистой манере, разительно отличавшейся от материнской мягкости Филиппы.

– Ты выглядишь измученной до предела. Надеюсь, все прошло хорошо?

Когда он встал со своего кресла, я долго растерянно смотрела на него и только потом сообразила, что он, видимо, только что пришел с какой-то аудиенции: одет он был очень официально, а его паж в серебристо-голубом облачении до сих пор держал в руках флаг, правда уже свернутый. Томас хорошо научился тому, как стать заметной фигурой и как произвести впечатление на этих иностранных аристократов. Он казался очень уверенным в себе и очень уравновешенным, и в каждом его спокойном движении сквозило, что он представляет собой доверенное лицо короля Эдуарда.

– Да. Я измождена, – признала я. Но внезапно, когда муж улыбнулся мне, я поняла, что он разделяет мое горе, а его скорбь так же глубока, как моя, хотя об этом мы даже словом не обмолвились. Во мне проснулось одно-единственное желание, и я сказала: – Отнеси меня в постель.

– Сомневаюсь, чтобы у тебя сейчас было на уме поспать.

Это была сильная одержимость, ради которой стоило возвращаться домой, чтобы загладить некоторые острые края.

– Полагаю, при встрече с королем ты не упустила возможности задать ему вопрос насчет титула?

– Да, я видела его. И, возможно, действительно упомянула об этом в беседе.

– И он сказал тебе «нет».

– Совершенно недвусмысленно.

– Оставь это, Джоанна. Твое вмешательство не приведет ни к чему хорошему.

– Мое вмешательство будет напоминать ему, что сейчас нет графа Кентского, а ты для этого – очевидный выбор. И для нашего Тома было бы просто прекрасно увидеть отца графом, зная, что однажды этот титул перейдет к нему.

Мы договорились больше не обсуждать эту тему. Его пальцы, все еще грубые и мозолистые, хотя в последнее время он больше времени проводил на переговорах, чем в сражениях, утонули в моих волосах.

– А знаешь, почему я влюбился в тебя? – сказал Томас, и это тут же заинтересовало меня, поскольку подобные признания были для него совершенно нехарактерны. – Помимо того, что ты очаровательная, своенравная и неотразимая, у тебя есть еще и эти волосы, способные любого мужчину довести до греха. – Пальцы его слегка сжались, привлекая меня ближе к нему. – Ты когда-нибудь сожалела об этом? – спросил он.

– Я сожалела множество раз, – ответила я, стараясь скрыть, как мне это нравится. – Но о чем конкретно?

– Ты могла бы быть графиней Солсбери, могла бы купаться в роскоши. А вместо этого ты переезжаешь из одного продуваемого сквозняками замка в другой. В свое время ты могла бы сделать другой выбор.

– И при этом жить с Уиллом? Думаю, это для меня не выбор.

– Он до сих пор восхищается тобой. Достаточно вспомнить серебряный кубок, который он прислал тебе на прошлое Богоявление.

– Он восхищается мною теперь, когда я перестала быть его женой. А серебряные кубки мне присылают все. Сколько их за последние годы я получила от одного только Неда? Да и его брат Джон пошел по его стопам.

– Да, этого хватит, чтобы раздать всем лордам Нормандии, когда они придут попить моего вина и поворчать насчет высокого налогообложения. Особенно им нравятся кубки, украшенные эмалью.

Я немного посмеялась, глядя на него; моя меланхолия потихоньку ушла, оставив после себя лишь слабую головную боль.

– А если бы я сказала тебе, что хочу остаться замужем за Уиллом, ты бы согласился с этим? Оставил бы разбирательство нашего дела в Авиньоне?

Томас напряженно сжал губы и задумался.

– Оглядываясь назад, могу честно сказать, что не знаю. Все-таки ты стоила мне безумных денег и титанических усилий.

– Выходит, ты недостаточно любил меня, чтобы продолжать сражаться за свою любовь, если бы я высказала свое нежелание?

– Вот оно что! Ну, этого, коварная, ты никогда не узнаешь. Ты сейчас удовлетворена тем, что у нас есть?

Я подумала, что да, вполне. Чего еще мне было желать? У меня был титул, принадлежащий мне по праву. Был муж, которого сразу же замечали, когда он входил в комнату для аудиенций. Было четверо здоровых деток, один из которых был прямым наследником Томаса. Мы были еще молоды, и Господь благословил нас крепким здоровьем. Мне было приятно слышать, как меня называют Прекрасной Девой из Кента, когда я присоединялась к Томасу во время серьезных дискуссий, даже если моя роль в том, чтобы повлиять на их исход, сводилась к свойственным жене замечаниям – хотя и весьма категоричным – за чашей вина или признаниям на супружеском ложе. Возраст существенно не повлиял на мою красоту. Чего же еще мне было нужно?

Мы уютно лежали рядом в приятном молчании, и я дала волю своим мыслям, когда вдруг с некоторой печалью вспомнила леди Элизабет Монтегю, которая в конце пути потеряла тягу к жизни. Как там она однажды сказала мне? Подозреваю, что у тебя есть свои, совсем другие игры, в которые ты играешь. Леди Элизабет была прозорлива, у нее был острый глаз, но я все-таки не назвала бы это играми. Так чего бы я хотела больше всего на свете, если бы могла заполучить что угодно? Что могло бы украсить картину моей жизни в будущем?

В голове мелькнуло одно слово. Обольстительное слово. Вероятно, опасное для женщины.

Власть.

Я дала этому слову улечься в моем сознании, смакуя его со всех сторон. Власть – очень хорошо, но власть какого именно толка? Я была хозяйкой в своем доме. Я контролировала поместья Кентов. Это была власть, которой большинство людей не достигнет никогда в жизни.

Ты бы хотела держать руку на пульсе дел при дворе. Тебе бы понравилось заниматься политическими интригами.

Я подумала, что да, пожалуй. Филиппа была королевой Англии, но при этом не рвалась к власти, ограничиваясь ролью супруги монарха. Будь я на ее месте, я бы пошла дальше. Я бы стояла на одном уровне с королем Эдуардом, нравится это ему или не нравится.

Улыбнувшись, я повернулась к Томасу и уткнулась лицом ему в шею.

– Что?

– Я вдруг подумала, что сказал бы Эдуард, если бы Филиппа заявила, что хочет заниматься политическими вопросами наравне с ним.

– Полагаю, он сделал бы ей еще одного ребенка, чтобы она была при деле и не вмешивалась в дела, которые ее не касаются.