как проясняющееся небо. Ах, как хотелось ему с ним поиграть! Но платочек был маленький и такой скромный. То ли дело флаг на флагштоке. Что он, в самом деле, висит, как бычий хвост?

Тронул ветер еще раз седые завлекалочки, подобрался как следует, да и дунул изо всех сил в сторону флагштока так, что бомбус не удержался на пике и, подхваченный внезапным вихрем, свалился в клумбу с маргаритками.

«Ха-ха-ха!» – смеялся над ним ветер, играя с флагом. «Ха-ха-ха!» – хохотал нарисованный на флаге Веселый Роджер.

– Ха-ха-ха! – скрипела Лола Викторовна, глядя на вытянувшееся лицо Нонны Михайловны. – Я же сказала, что это чересчур. А что там, вы говорили, в Каунасе случилось?

У Бороды не оказалось черного флага. Он вообще не понял, зачем Виталику, который прибежал к нему в шесть утра в джинсах с надписью «Kiss me», этот флаг понадобился, поэтому дал то, что более-менее подходило под это описание и что с большей вероятностью, чем черный флаг, могло оказаться в детском лагере.

Нонна Михайловна, конечно же, пришла в ярость и сразу после минуты молчания собрала внеплановую планерку, на которой сначала демонстративно прошлась по Веселому Роджеру ногами, а затем стала выяснять, кто же виноват в этом глумлении. Но ветер, исключительно ветер был виноват.

– Объяснительную мне на стол! – по привычке потребовала директриса и ударила кулаком по тому месту, куда должна была лечь объяснительная. – Отправить домой на первой же электричке!

Да только как поймаешь ветер? Ищи его теперь в поле.

Вечером снова пошел дождь и загнал всех в корпуса. Это мучительно, потому что даже в обычных обстоятельствах занять чем-то два отряда в игровой сложно. Кто-нибудь непременно начнет драться, толкаться и приставать к тем, кто нашел себе занятие. Но в Анькином отряде был мальчик, который всегда мог организовать кипеж, устраивающий всех. Обычно что-то на грани между опасным и смертельно опасным. Этот мальчик вообще ничего в своей жизни не боялся, но сегодня его идея оказалась к месту и ко времени.

Мише, как и всем его соседям по коридору, было восемь лет, но выглядел он старше. На общей фотографии Миша четвертый справа. Он один из немногих, кто запомнился по имени, в лицо и даже по голосу. С оттопыренными ушами и задранным носом. Очень серьезный.

Испугавшись мысли, что сегодня больше ничего интересного может не произойти, он предложил разжечь в игровой костер и устроить вечер страшилок с вареными сосисками.

– Какое великолепное предложение, – сказала на это Анька и с уважением пожала Мише руку. – Одна моя знакомая, назовем ее Юля, однажды так и сделала. Только жаль, что это будет наше последнее мероприятие в этом лагере и, возможно, в жизни.

Однако Миша, в отличие от некоторых сегодня, был в своем уме. Он предложил ненастоящий костер. Вместо него можно было включить Сережин фонарик и воткнуть его в свернутую джинсовку, но зато все остальное, включая вареные сосиски, должно быть самым натуральным (если где-то вообще существуют натуральные сосиски). На это уже можно было согласиться. Хотя бы не на матрасы со второго этажа прыгать.

Сосиски водились в пищеблоке и назывались «молочные». Сначала их стали называть «непрочные», потому что от любого соприкосновения со столовыми приборами они с угрожающим шипением разваливались на части, а уже от этого названия образовалось другое – «непорочные», потому что обычно к ним никто не притрагивался.

Поскольку дело это было не совсем легальное, со своей просьбой мы обратились не к тете Любе, а к Олегу.

Как и многие люди с альбинизмом, Олег плохо видел. Очки он при этом не носил, полагая, что они испортят его лицо, хотя его лицо уже было испорчено меланиновым бедствием.

Вместо очков он выбрал другой способ обозначить хоть что-то на своем невыразительном лице – пирсинг и отметил шариками черного серебра брови, нос, губы и некоторые части тела, включая ту, которую нарисовала на первой планерке Галя. Наверное, однажды ей пришла нужная масть, хотя то, как они оказались за одним карточным столом, оставалось непонятным. Поварята были представителями другой касты и с вожатыми почти не общались.

Зато этот случай позволил узнать всем заинтересованным лицам, что с Маринкой они сженихались еще в прошлом году, когда она пришла с выпяченной губой в пищеблок и стала ныть, что у нее здесь на все аллергия. Чтобы ей помочь, Олег предложил разработать для нее индивидуальное меню, которое они уже второй год утверждали по ночам в общежитии.

Имея такую специфическую внешность, Олег думал, что он страшный. Вообще-то это так и было, но он считал себя страшным в другом значении этого слова. Он думал, что он демонически страшен, примерно как Вилле Вало. Каждый раз, когда кто-то попадал в поле его плохого зрения и начинал пристально на него смотреть, он криво ухмылялся и проводил вилкой или ложкой себе по шее. Там у него была татуировка – две строчки из песни «Короля и Шута»:

«И ты попала к настоящему колдуну.

Он загубил таких, как ты, не одну».

Увидев это впервые, Анька забеспокоилась, что если однажды у Олега в руках окажется вместо вилки нож и к нему за пятым питанием придет Женька, которому тот чаще всего показывал эту надпись, то он нечаянно перережет себе горло.

Только в одном случае Олег не тыкал себя в шею вилкой: когда к нему приходили что-нибудь купить или выменять. Как, например, мы сегодня. Даже с плохим зрением и в столбах пара, поднимающегося из раззявленных ртов посудомоечных машин, он смог рассмотреть, что мы принесли банку кофе и готовы обменять ее на что-то не представляющее для него ценности.

– Сосиски сварю, но вилок столько не дам, – сказал Олег, снимая с жестяного стола пустую кастрюлю. – Подотчетные они.

– Да знаем мы, какие они подотчетные, – хмыкнула Анька. – Вернем по описи, не переживай. Тридцать четыре штуки.

– Пятнадцать.

Можно подумать, вилки у него из царского серебра, но они алюминиевые, самые дешевые. Тем не менее в определенных местах они пользовались большим спросом. Олег, как и Борода, тоже иногда посещал эти места, имея с этого определенный доход, но если Борода делал это со вкусом, смакуя каждый выторгованный червонец, то Олег сдавал гудроновский алюминий молча и на вес.

Спустя десять минут Олег поставил на стол полную кастрюлю готовых взорваться сосисок и при нас пересчитал пятнадцать вилок. А Борода бы непременно дал что-то сверху и сказал: «Приходите еще!» Но и на том спасибо.

Когда мы вернулись, в душной