когда звонок из редакции приводил в трепет любого служащего. Поэтому не поверил, что отказываются принять заявление, мотивируя тем, что нет оснований.

– Побоев нет? Нет. А угрозы к делу не пришьешь, – убеждал дежурный. – Я непременно позвоню участковому, пусть поспрашивает жителей подъезда…

С тем и расстались. А потом лейтенант выскочил на крыльцо: «Малявин! Вы удостоверение свое забыли…» Иван сунул в карман удостоверение газеты «Магаданская правда», служившее пропуском почти в любое учреждение, а теперь ставшее никчемным. «Вот тебе и “Либерасьон”!»

Публикация «Порт – путь в пропасть» резанула по живому. Сотрудники редакции осторожно хвалили, немного завидуя удачливости Малявина, вышедшего на равнину большой российской журналистики. Неожиданно позвонили из прокуратуры, пригласили к помощнику прокурора Зевгирову. Иван ожидал давления, угроз, а Зевгиров, наоборот, хвалил. Попросил поделиться информацией, чтобы начать официальное расследование в порту. Малявин, обнадеженный тем, что прекратится распродажа оборудования, механизмов, работяги получат давно обещанную зарплату, рассказал всё, что нарыл за последний месяц.

Поэтому ругань бригадира такелажников в телефонную трубку его обескуражила.

– Тебя же просили! – выговорил такелажник без предисловия. – Меня увольняют по статье. Теперь прессуют главного механика и зама в мастерских. Обещал не светить нас, сукин ты сын!

– Так я же хотел помочь…

Бригадир не дослушал, бросил на рычаг трубку телефона.

Лев Семенович зазвал к себе в кабинет. Налил по рюмке марочного коньяка, затем индийского чаю, который продолжал доставать по старой дружбе из потаенных ОРСовских закромов.

– Сушки бери. С маком, как ты любишь. Я тебе советую оформить отпуск…

– Так ноябрь на дворе. Куда я в зиму?

– Куда ни то можно. В Сочи был? Там и в декабре светит солнце…

– Ладно, я подумаю… Где ты покупаешь такие сушки-малютки, я все полки в продмагах обшарил.

– Не имей сто рублей, а имей сто друзей, – пропел бессменный редакционный «Замзамыч», похрустывая маковой малюткой. Рассказал свежий анекдот про радугу на флаге секс-меньшинств, но как-то вяло, без привычного блеска.

Иван не поверил в надвигавшуюся опасность.

В понедельник утром, глядя в обметенное снегом окно, главред попросил написать заявление по собственному желанию.

– Мне жаль… – выдохнул он, оглаживая реденькие волосы на голове и привычно вытягивая губы, словно бы подражая Луи де Фюнесу.

Иван понял, что времена коммунистической цензуры вскоре покажутся детским утренником на фоне тотальной диктатуры региональных властей, когда нагибают и секут за любое отступничество, а за попытку рассказать о фондах, агентствах, консалтинговых конторах, куда стекаются для отмывки бюджетные деньги, могут банально и просто переехать трехтонным лакированным джипом.

Тенькинский золотопромышленный район

Цукан искренне обрадовался, правда, старался этого не показать, поэтому во время обеда не сдержался, укорил: «Вань, что за работа статейки писать! Тут ни рук, ни мозгов не хватает. Артель теперь, как целый прииск имени Ворошилова. Я хоть завтра отошел бы от дел. Впрягайся, пока не поздно».

– Так я же в этом не шарю.

– Че ты дубачка из себя строишь! У меня семь классов, а у тебя десять и училище. Тут ведь механизмы не главное. Главное люди. Подобрать спецов, настроить их на работу, обеспечить всем необходимым, включая сменные верхонки… И по совести, без жлобства – это самое главное.

– Страшновато, честно говоря.

– С бабой тоже по первости страшно, а потом не оттащишь. Так ведь, Машенька?

– Что ты несешь при сыне, охальник! – жена показно сверкнула глазами и ушла на кухню. Вскоре оттуда потянулся такой запах, что они невольно скосили глаза в сторону кухни, где Мария, так и оставшаяся Осиповой, колдовала над тушеным мясом с грибами и рисом.

– Ты же, сынок, колымчанин. Всё на твоих глазах с малолетства. Вспомни, как ты с этим, как его, с Банщиком золото мыл в отвалах у старой шахты.

Ивана рассмешила та давняя история. «Вспомнил!»

Приятели первый раз позвали мыть золото в самом начале июня, когда еще лежал снег на вершинах гололобых сопок. Отец не перечил, а мать запретила. Ушел потаясь ранним утром, чтобы корячиться в старых отвалах, где пять-семь граммов золота на куб грунта казались настоящим успехом. Собрались серьезно, всё как у взрослых больших мужиков: совковые лопаты, аккуратный проходняк, грохот, ведра и даже лоток. Поначалу упирались, таская тяжелые ведра к грохоту над проходняком, но рядом вдруг появился бурундук – смешной и юркий. Потом нашли кусок кварца, похожий на самородок, с вкраплениями перлита. Потом пробился по склону ручей и начал падать водопадом на вскрытый бульдозерами склон сопки, завлекая брызгами, подсвеченными лучистой энергией солнца, и его требовалось срочно перегородить. Потом долго задиристо спорили, где лучше брать грунт. Прыгали с места на место, таская весь инструмент, рыли в отвалах и под склоном сопки. Очень старались и на второй день, и на пятый, но бляшки золота почему-то плохо оседали на ковриках проходняка.

Отец Кольки Ветрова доработал отмытый шлих и сдал в золотоприемную кассу. Вышло на девять рублей двадцать копеек. Три рубля он забрал себе – «на бутылку», остальное отдал им на конфеты.

Склад, где хранилась взрывчатка, разместили в отдаленном распадке и место это прозвали «Аммоналкой». Сюда днем ушли пацаны собирать обрезки бикфордова шнура, которые оставались после взрывников. Занятие увлекательное. Можно срастить несколько кусков, а на конце приладить банку с марганцовкой и глицериновой смесью, красивый ба-бах получается в старом шурфе… А он не пошел. Сидел на припеке, грел коленки. Подошел Банщик – низкорослый, тщедушный дядька, носивший даже в летнюю пору ватный треух. Поздоровались. По субботам отец водил в котельную помыться под душем, и Банщик, угрюмовато-печальный, каждый раз говорил: «Аркаша, побачь, шоб не дурыл хлопиц».

Сплетня гуляла, что он не то чистил сапоги у Бендеры в четырнадцать лет, не то возил в бричке «матку Параску», жену командира банды повстанцев, но впаяли Банщику по полной – «двадцать пять и пять по рогам».

– Ну и шо, трохи намыли?

Он видел из окна в котельной, как пацаны таскались с инструментом к старым отвалам. Ваня скривился, ничего не ответил, заработанные рубли давно испарились. Предложение вместе мыть золото воспринял, как шутку. А Банщик всё буровил на хохляцком своем языке, что знает «гарно место».

Отец похвалил. Мать сказала – никуда не пойдешь!

Ваня снова сбежал до завтрака, сбежал мыть золото с Банщиком в глухом месте, где ему грезился старательский фарт и крупный самородок в полкулака, и тогда!.. Тогда можно будет купить двухстволку ижевского завода.

Самородок попался один, грязно-желтый, похожий на осу. Попался в первый же день под вечер, Ваня понянчил его в ладони и отдал Банщику. У него не осталось сил удивляться. Перед