– Слава богу, вы без историй, мадам. Ну и видок у тебя, Ленка. Как у промокшего воробышка. Так бы тебя и спрятал где-нибудь, чтоб никто не нашел.

– Заразиться не боишься?

– А я маску на тебя надену, когда спать ляжем.

– Ах ты, засранец! Все, я буду на кресле спать, в кухне.

– Ладно, не буянь. У меня иммунитет хороший.

– Ага, я тоже думала, что у меня хороший.

Машину бесстыдно припарковали прямо у моего подъезда. Я побыстрее сгребла что-то из чистого белья и еще взяла теплую финскую кофту, прихватила косметичку. Сомневаясь в Славкиных домашних запасах лекарств, остатки Катькиной аптечки тоже переложила в сумку.

Дома доктор Сухарев первым делом наболтал какую-то гадость с солью, приговаривая: «Сейчас я тебе покажу, как можно ОРЗ лечить без трепанации!», заставил меня этой гадостью промывать нос и полоскать горло. Было ужасно мерзко, но помогло. Потом была яичница, чай с коньяком, потом коньяк с лимоном, потом просто чай.

– Так, мадам, сейчас по-семейному кино включим. У меня фильм классный есть. Тебе понравится.

– Что за кино?

– «Зеленая миля». Рассказывать не буду, давай смотреть. У нас целая ночь имеется.

Наделали бутербродов и завалились перед теликом. Пошла заставка, и я почему-то вспомнила наши с Вовкой редкие попытки посмотреть вместе кино – каждый раз они заканчивались ощущением потерянного времени, ибо бесконечная череда боевиков, Ван Дамма, бешеного французского таксиста – все эти невероятно «занимательные» сюжеты оставляли меня равнодушной. Теперь полтора часа пролетели невероятно быстро. Даже не вспоминала про больное горло и не терзалась от температуры. Или просто потому, что это Славкино кино?

– У меня еще «Список Шиндлера» есть и «Побег из Шоушенка». Смотрела?

– Не-а.

– Темная. Ну ничего, будет возможность – поставлю.

А потом теплая ванна. Славка потихоньку смыл с моих косточек накопившуюся усталость, завернул меня в огромное коричневое махровое одеяло и отнес в комнату.

– Я не взяла, в чем спать.

– Сейчас дам свою майку… Нет, сначала градусник.

– Не буду ничего мерить.

– Тогда наказана, остаешься без сладкого.

– А что, у тебя тортик имеется?

– Конечно, есть. Ты, кстати, в курсе, что выделяющиеся при оргазме эндорфины лучше всего стимулируют иммунитет?

– Не… я в этой сфере не очень образованна.

Славка заржал.

– Дуреха… А то я не заметил.

Через секунду все вокруг перестало существовать. Возникшая так некстати болячка обострила ощущения. Каждое прикосновение обжигало, невероятная волна прокатывалась от пяток до самой макушки, и течением уносило настолько далеко, как раньше и представить было невозможно… Там бы и остаться. Удивительный подарок – целая ночь вместе. Под одним одеялом. Надо было дожить до двадцати восьми лет, чтобы впервые узнать, как оно – ночевать вместе с любимым человеком.

Утром состояние оказалось вполне себе ничего, явно с положительной динамикой. Особенно после предрассветного покушения на святые семейные ценности.

– Уже почти не сопишь, мать. Ну что, закрывать грудью амбразуру или хотя бы до дежурства поваляешься?

– Не, ты что! Заведующая придушит. Сейчас встаю.

По телу пробегала приятная дрожь, как будто вовсе и не от болезни. Как здорово, что заболела, просто чудесно!

Мы наспех что-то пожевали и побежали к стоянке перед домом. Сердце выпрыгивало из груди, и опять потекли сопли.

– Лена, шевелись: я в операционной на восемь тридцать стою.

Водил Славка из рук вон плохо, но зато в машине была куча хорошей музыки. Все заднее сиденье было завалено дисками: Стинг, «битлы» и много еще всякого разного. Перебрав диски, я с ужасом поняла: все это – мое. Мое любимое, то, что можно слушать часами.

Доехали почти без пробок, и всю дорогу я думала: наверное, мне сейчас надо бояться, ведь наверняка кто-то увидит. Но, как ни силилась, никаких признаков хоть какого-то страха не почувствовала. Славку мой моральный облик беспокоил в последнюю очередь, и, ни о чем не задумываясь, он высадил меня прямо в пяти метрах от дверей терапевтического корпуса. Чудно. Эмэртэшник Пашка недоуменно раскрыл передо мной входные двери:

– Сорокина, так вы что, правда уже вместе живете?

– Паша, я уже и сама не знаю, где я живу и с кем. Да не выпучивай глаза. С мужем я живу, с мужем. А Славку случайно встретила по дороге, просто подвез.

– Ага… А то вся больница про вас треплется. Скоро ставки начнут принимать. Хоть подскажи, на что ставить, по дружбе. Муж или Сухарев?

– Ой, угомонись. Вон на хирургии новая интернша, такая вся рыженькая. Вот на нее и ставь. А от меня отстань. Не видишь: я болею. Я при смерти.

– Ладно, не гнусавь. Уже отстал.

До обеда было вполне терпимо и даже потом в приемнике часов до шести. Но к семи часам опять начало знобить, хотя как-то деликатнее, чем накануне. Ничего, ничего, уже проходит. Всего-навсего тридцать семь и пять сегодня – жить можно. Около половины восьмого позвонил Вовка, почти трезвым голосом сообщил о своем возвращении и поинтересовался моим здоровьем. Я в таком же деликатном тоне пожаловалась на тяжкое ОРЗ и порадовалась его появлению дома.

Народу поступало много, и, как назло, почти все по мою душу. Около поста образовалась толпа раздраженных гомо сапиенсов, каждый из которых считал, что именно его физическое страдание заслуживает первого места в списке. Парадоксально, но по-настоящему больные люди тихо сидели в коридорчике, уже не имея сил. А может, просто воспитание не позволяло им распихивать людей локтями. С носа начало неприлично капать прямо на амбулаторные карты. Люсинда, окинув меня критическим взглядом, поднялась с кресла и одним движением тела выпихнула толпящихся в коридор, за пределы постовой.

– Так, господа, доктор заболел, заменить его некем… Между прочим, такой же человек, как и вы. Так что перерыв на десять минут.

Дверь скрипнула и захлопнулась, с той стороны баррикады послышался недовольный гул.

Люсинда быстро залезла в процедурный шкафчик и через минуту закатала мне по вене кучу ампул аскорбинки c глюконатом. В голове немного прояснилось, появилось какое-то нездоровое возбуждение, на волне которого я на хороших оборотах за пару часов разгребла все те неприятности, которые принесли с собой томившиеся в коридоре люди.

Около двенадцати в смотровую зашла парочка лет сорока пяти. Мужчину доставили с подозрением на пневмонию. Жена представляла собой типичную наседку: она нарезала круги вокруг не так уж плохо себя чувствующего мужа, совершая много лишних телодвижений и ненужных действий. Многое из того, что делала она, он вполне мог сделать и сам. Говорила за него тоже она, что в целом облегчало задачу, так как анамнез оказался изложен во всех деталях без остановок и мучительных воспоминаний и за три минуты. В конце квинтэссенция: