– Ничего, ребята, ничего. Конечно, туго свое тянуть, но справляюсь. В следующем году поедем ко мне. Я участок на Финском купила, уже строюсь.

Наташка недовольно скривилась.

– Ну, молодец, молодец. Как надоест в трупах ковыряться, приду к тебе, буду генеральным директором с хорошей зарплатой.

Асрян тут же вскинулась как петух, учуяв плохо прикрытую фальшь.

– Наташка, ну че прибедняешься! Когда это у нас судмедики плохо жили? Особенно сейчас, в наши смутные времена. Сначала брильянты с ушей сними, а потом уже плачь.

Разговор явно кренился не туда, и староста неожиданно быстро перекинулась на меня:

– Ленка, ну ты бы хоть чуть-чуть поправилась для приличия! Тебя хоть от студентки кто-нибудь отличает? Ты сейчас где обитаешь?

– Я все там же, в нашей истребительной, где мы с Асрян начинали. На эндокринологии ставка и в приемнике ставка.

– Вот она – соль земли нашей. И кто бы только подумал, Сокольникова! Ты ж у нас блондинка, а на самой передовой.

– Ну да… Как-то так, наверное.

Распространяться про свои будни желания не было, да и ничего интересного я не рассказала бы. Около восьми наконец послышался звонок в дверь. Народ, уже несколько размякнув от выпивки, опять оживился. Дверь открылась, на пороге стоял Петька: красивое серое пальто, сильно поредевшие волосы и явно наметившееся брюшко. Первое, что пришло мне в голову: выглядит старше нас всех лет на десять. Начались обнимания, усаживания за стол, штрафная, еще штрафная. Пивоварова от общения с мертвыми растеряла остатки такта:

– Ну, Петро, как ты изменился! Прямо солидный джентльмен, лет сорок с маху, серьезный такой. Рассказывай, как медицину американскую победил.

– Это они меня победили. Там все по-другому. Пока все пересдал, уже думал или вернуться, или пойти в «Макдоналдс» посуду мыть. Все по правилам, по тестам, до последней запятой. Думать не надо. Это у нас тут клиническому мышлению учат, а там стандарты. Шаг в сторону – расстрел. Поэтому пока болеешь по стандарту, все о’кей, а если вдруг тебе, скотине, захотелось как-то необычно заболеть, не по книжке, то не обижайся, блин, дружок – на это ценных указаний, как говорится, не было. Это тебе не Михал Саныч с первой хирургии, помните его? Помните, как он по позе больного на кушетке определял, простая это язва или с прободением? Помните, как он говорил? Книжки читайте, но знайте: любой больной находится между строк. Не умеешь читать между строк – не берись лечить. Там этому не учат.

Все тут же оживились, начались прекрасные воспоминания о кафедре хирургии. Пивоварова не унималась:

– Петька, признайся, по столу операционному скучаешь?

Но Петро крепко держал удар.

– Конечно, скучаю, что тут скрывать. Но жаловаться, как говорится, большой грех: у меня свой кабинет, клиентуры хватает. Не рыдаю. Дом недавно купил.

Во время всеобщего разговора с Петькой я все разглядывала его и пыталась понять, что же в нем так изменилось. Нет, не во внешности, а внутри. Потом поняла: глаза были спокойно-довольно-потухшими. Другими. Того колючего, дерзкого, огненного выражения как не бывало. Передо мной сидел мужчина средних лет, но зато уверенный в своей пенсии и медицинской страховке. Еще у него имелся большой хороший дом, дети будут ходить в престижный колледж. Может, даже кто-то станет хирургом вместо папы. Вектор общения теперь полностью перешел в одно направление – все и Петька, а потом Петька и каждый по одному. Каждый отчитывался, пытаясь приукрасить свои российские медицинские будни. Наконец народ исчерпал запасы любопытства, и дело дошло до меня. Петр, когда вошел, мимоходом поздоровался со мной еще в прихожей, а сейчас уже в течение часа старательно делал вид, что я интересна ему в последнюю очередь, или, по крайней мере, не более, чем все остальные. Выслушав краткий отчет каждого о прошедших после института годах, он наконец обратился ко мне:

– Ленка, а ты все такая же назло врагам. Небось все те же джинсы, что и на третьем курсе?

– Почти, Петя, почти те же.

– Ну, а в целом как? Вы с Асрян, помнится, планировали вступить в великую касту гинекологов? Небось уже в Отто работаешь, диссертацию пишешь?

– Не, у меня получилось не специальность выбрать, а место. Так и работаю в той самой больничке, в приемнике и на отделении. Я терапевт, ну и немного эндокринологии.

Пивоварова встряла:

– Как твой финансист поживает, который все стерег тебя на «девятке»? Не развелась еще?

– Не, Натаха, все в порядке: муж, ребенок, любовник. Короче, все, как у всех.

На конце фразы народ заволновался, Пивоварова же вообще потеряла границы реального:

– Сокольникова, да ты че! Ну ты даешь! Наверняка главврача охмурила, ну или начмеда как минимум!

– Опять мимо. Простой трудовой парень, почти с лопатой в руках. Я ж для души – так приятнее.

Народ наконец-то забыл про свои многоэтапные достижения, про Петькину Америку, про Институт Отто и диссертации. И я увидела настоящие лица. Вот Натаха, исходящая светло-серенькой, пахнущей плесенью завистью, вот ее сестра, глядящая на меня исподтишка и намного веселее сестры, вот Петькины одногруппники, в секунду загоревшиеся эротическим аккомпанементом, вот посмеивающаяся Асрян, и вот Петька. Грустный Петька: ровный, пополневший, безо всяких бурных эмоций. Наверное, уже умер.

Теперь начали трепаться на щекотливую тему любви вне брака. Оживились, перекинулись с меня на всех, кого помнили с института, стали обсуждать уже не работу, а яркие разводы, неравные браки, любовь и ненависть. Стало гораздо веселее.

Под конец все сильно накачались, кричали. Те, кто в самом начале провозгласил себя некурящим, теперь отчаянно дымили асрянские сигареты на балконе. Никто не замечал прихода Иркиного мужа с ребенком, пока Стасик не ворвался на кухню в поисках мамы. Ирка метнулась к микроволновке с тарелкой детской еды, подхватила Стаса и вместе с блюдом отправилась в детскую. Муж присоединился к нам, и Наташка начала расспросы о морской медицине, опять переведя разговор в старое русло. Сашка не сопротивлялся и подробно отчитывался, старательно избегая меркантильных сторон вопроса, и, как Пивоварова ни ходила вокруг да около, ответ был один:

– Ничего… вроде платят… Ирусику хватает.

Наташка от таких ответов распалялась еще больше:

– Саня, ты же идеальный, ты просто ангел во плоти! Ну почему жизнь такая, блин, жестянка! Достался этой эксплуататорше! Саня, я бы тебя просто на руках носила, кормила бы с ложечки!

Саня страшно смущался от таких откровений, краснел и путался в показаниях:

– Ну девчонки, ну что вы… я же некрасивый, я же… я же толстый, ну и вообще…

Тут женская половина не выдержала и завалила бедного Саню на диванчик под дикий хохот, воспользовавшись отсутствием Асрян. Я немного поучаствовала в экзекуции, а потом потихоньку выползла в коридор. Хотелось в туалет, и надо было уже заказывать такси, да и вообще, пора уже было разгонять народ, иначе перспективы уложить ребенка под этот гвалт сводились к нулю. В ванной я почувствовала изрядное головокружение: алкоголь явно давал о себе знать. Холодная вода приятно оживила лицо и освежила сознание. Тут же захотелось большую чашку крепкого кофе. Из кухни доносился страшный гвалт. Я ощутила, что уже порядочно устала от всего этого, и присела на краешек асрянского джакузи.