Полдвенадцатого позвонил Федька:

– Привет, дорогая! Приходи посидеть. Костик тут. Дежурит сегодня. Поболтаем.

Покопавшись в сумке, я достала кусок запеченного мяса и рванула на хирургию. Народ уже что-то грел в микроволновке, из-под стола на свет родилась бутылка коньяка. Костик вышел на первое свое дежурство после смены работы, и все были ему очень рады.

– Привет, светило! Как коммерция поживает?

– Ничего, Лен, терпимо. Непривычно, конечно, но в целом жить можно. Детям уже по страховке зубы сделал, жене тоже.

– А себе что ж?

– Да пока некогда, надо освоиться. Машину дали.

– Круто, какую?

– «Опель Астра» две тысячи четвертого года, свежий. Можно и в выходные пользоваться, только бензин свой.

– Круто, ничего не скажешь. Я рада за тебя.

Мужики как-то не поддержали моего энтузиазма в расспросе о новой работе, и тема разговора быстро перескочила на последние матчи «Зенита». Славка старался не отвлекаться от мужского коллектива и сидел в куче тел на диване перед телевизором. Я разогрела мясо, выпила предложенную рюмочку коньяка и решила было потихоньку уйти. Но тут завалили гости с травматологии и, как всегда, опоздавшая Светка Воронцова. Травматологический состав нашей сборной был неустойчив, и на этот раз из опытной молодежи дежурил Серега Троицкий, дед которого много лет являлся бессменным заведующим кафедрой травматологии в Военно-медицинской академии. Дед был человеком правильным и отправил внучка в обычную мясорубную больницу, дабы научился жизни. Серега пришел около двух лет назад, уже вполне освоил азы всей грязной работы и пока не торопился менять место. Мужики углубились в «Зенит», а Света с порога начала причитать, но была грубо прервана Федором, так как старый телевизор много лет существовал без ремонта и звук работал только наполовину. Светка обиженно придвинулась ко мне и попыталась слить все несчастья на женскую голову.

– Лен, ну погляди. Вот я так не могу. Как можно сидеть и в телик пялиться? Надо же еще обход делать вечером. Они обход-то вообще делают или нет?

– Не переживай. Сестры, если что, позовут. А тяжелых и послеоперационных у них принято утром смотреть.

– Вот я так не могу. Я потом буду ворочаться и глаз не сомкну. Как так можно? А вдруг кто помрет?

– Cвета, каждый день кто-то где-то умирает. Не нагнетай. Выпей лучше пять капель. И вообще, надо уже тебе влюбиться, что ли. Замуж, короче, тебе пора, Воронцова.

– Лен, да когда?! Торчу тут круглые сутки. Вот ты молодец! В институте все сделала, еще и родить успела.

Да уж… Все успела, это точно.

Мужики периодически срывались на крик и мат, и по накалу страстей чувствовалось, что до конца матча осталось буквально несколько минут. Мы со Светкой тихо попивали чай. Наконец «Зенит» разродился последним голом, и все стихло. Победу обмыли, выпив по половинке рюмки. Телефон молчал. Светка наконец заметила Костика и, оставив меня в покое, накинулась на очередные уши:

– Костик! Как твои дела, как работа?

– Все хорошо. Ленка расскажет, а то уже по десятому разу одно и то же.

– Ну и ладушки. Хоть, наверное, спишь как человек и работаешь как человек.

– Ну да, в целом без перегрузок.

– Эх, не то что мы тут, как проклятые. У меня сейчас весь коридор завален, а в интенсивке…

Мужики долго выдерживать причитательные децибелы не могли.

– Света, ну хватит уже! Давай закуси. А то как потом больные без тебя, матушки?

Воронцова опять обиделась, все по обычному сценарию. Мне, как всегда, стало жалко вечно обижаемую Светку, уже уничтожившую к двадцати восьми годам свою молодость и красоту во имя незабвенного кардиологического отделения. Я подлила нам чайку и даже обнаружила в холодильнике остатки мороженого.

– Светка, давай-ка оставим этих бандерлогов без десерта.

– Ой, десерт хочу.

Матч хоть и завершился, но после рекламы пошли всевозможные интервью и комментарии. Мы со Светкой забрались на широкий больничный подоконник вместе с чаем и ворованным мороженым. Светка все еще находилась в состоянии крайней озабоченности, а невысказанность мысли была для нее нестерпима. Поковырявшись немного в банке с мороженым, она окончательно оформила свои переживания:

– Лен, я все-таки не понимаю. Что Костик? Ведь такая голова. Наверняка был бы заведующим скоро. Дисер бы защитил, туда-сюда. Можно же выкрутиться и заработать при желании. Вон, другие пацаны на платной «Скорой» подрабатывают. Там почти две тысячи за сутки.

Обсуждать эту тему совершенно не хотелось: всплывала тут же Асрян с ее постоянными советами.

– Да… Ты, может, и права, Светка… Выкрутиться можно, даже с двумя детьми. Точнее, выжить можно. Выживать. А вот как насчет жить? Вот вопрос.

– Ты про что?

– Да сама не знаю, про что. Вот ты в Грецию хотела бы съездить отдохнуть? Или, может, машину купить сама, или там даже квартиру?

– Я с мамой живу, ты же знаешь. Недалеко, добираться удобно.

– Вот и мне тоже… добираться совсем недалеко. Так что насчет Греции тогда, Светлана Батьковна?

– Ой, ну прекрати ты! Какая Греция?! У нас же огород все лето. Вот в августе были в Геленджике. Кстати, море ничего. Говорили, совсем грязное – нет, вполне чистое.

– Классно. А я в этом году летом без отпуска. Не получилось. Ну ничего, зимой отдохну. Буду месяц лежать дома кверху пузом и ничего не делать.

Тут наше уединение прервали: в занавешенное пространство ворвался Славка.

– Дамы, отбой в пионерском лагере, чистить зубы и спать.

Федька злобно зыркнул в его сторону, но прежней ревностной активности и злоязычия не проявил. Острота ситуации прошла, уже всем стало скучно. Теперь мы представляли собой обыденный жизненный факт, ничего интересного. Я опасливо посмотрела на незамужнюю Светку, предполагая полное непонимание моего аморального поведения с ее стороны, но бедная Воронцова, похоже, одна во всей больнице не интересовалась чужой личной жизнью. Пока, конечно, у кого-то из участников прелюбодеяния не случался приступ стенокардии или, не дай бог, инфаркт, но в таком случае любовное приключение становилось уже не просто сплетней, а увлекательным анамнезом сердечной болезни.

Мы по-быстрому допили чай и разошлись. Никто уже не провожал нас взглядом, когда мы вместе покидали ординаторскую. В редкие минуты полного штиля мы старались провести время в кабинете Славкиной заведующей. Располагался он в самом конце отделения. Это была плохо освещенная прокуренная комната. На стене в рамочке висел наградной золотой скальпель, стол всегда был беспорядочно забросан журналами, историями болезни, отчетами. Главная ценность кабинета – большой старинный кожаный диван. Ключи доверялись только Славке, и только с ним заведующая предпочитала стоять за операционным столом. Из верных источников я уже знала, что на отделении зреет недовольство недавно пришедшим выскочкой, о чем незамедлительно Славку предупредила. Он только отмахнулся.