Штаны-то и помогли… Приглядевшись получше, я сообразила, что они были узковаты, держались на животе без помощи, и он вытащил из пояса довольно прочную и длинную веревку. Хватило, как говорится. Живого весу оказалось в самый раз. Бомжатские вещички лежали рядом. Мужик предпочел познакомиться с потусторонним миром. Перспектива пожить на халяву в Сиверской больнице почему-то его не устроила. В памяти пронеслись картины борьбы за дезинфекцию, тройные усилия по стаскиванию вонючих тряпок и надевания в шесть рук чистых штанов и рубахи, потом хабарики, мат…

Я выгнала его. Я его выгнала. Именно я. Просила же всего лишь не курить, всего лишь…

Просто на улице добить свой хабец. Никто его не выгонял, машину же ждали. Почему, не понимаю… Вот, Полина Алексеевна, вы спрашивали про мое кладбище. Вот оно, перед вами.

Охранник Саня через несколько минут материализовался за моей спиной, тихо подвывая от страха.

– Елена Андреевна, че делать теперь? У-у-у… Помер уже, мать дорогая, вот придурок.

– Саня, сейчас будешь искусственное дыхание делать, рот в рот.

– О-о-ой, Елена Андреевна, может, реанимацию позвать, а?

– Не стони, все на операциях. Давай сюда каталку из приемника и ключи от морга. И милицию вызови.

Саня обернулся за несколько минут. Кое-как срезав веревку, мы завалили теперь уже труп бомжа на каталку, сверху положили остатки его имущества и накрыли скорбный груз гуманитарным пальто. Я наклонилась к траве, чтобы проверить, не оставили ли мы чего из его драгоценностей, с которыми он так не хотел расставаться, и тут увидела какой-то совсем маленький предмет. Это был паспорт.

Александр Семенович Воробьев. 17 мая 1960 года рождения. Отмаялся, Александр Семенович.

Морг находился на самом краю больничной территории, так что каталку тащили долго, кое-как переезжая через лужи, которые подло собирались именно там, где асфальт от многолетнего отсутствия ремонта трескался и образовывались ямы. Снимать мужика пока не стали, оставили под навесом при входе, а сами уселись в предбаннике, ожидая милицию. Саня все стонал и похрюкивал.

– Елена Андреевна, что теперь будет? Это ж неоказание медицинской помощи и все такое, мама дорогая… Только не говорите, что я спал, очень прошу.

– Саня, а что ты про меня не будешь говорить, а? Все, замолчи. И вообще, иди-ка ты обратно. Иди, иди давай.

– А вы как же, Елена Андреевна? Ведь тут же нет никого, кроме покойников.

– Ничего, переживу. А милицию, если пойдет в приемник, сюда гони.

Саня обрадовался и поскакал во всю прыть. Было холодно, но дверь я оставила открытой. Сидеть в закрытом морге ночью – это перебор. В голове царила пустота, все выжжено, и даже мысль о том, что именно я за ручку выпроводила Воробьева Александра Семеновича на улицу, не вызывала сейчас никаких эмоций.

Жалко, Славка в операционной.

Пусто. Пусто. Покатились запоздалые слезы, совершенно сами собой, без истерики.

Я зачем-то спустилась в хранилище. Умерших оказалось очень много. Места на полках не хватало, несколько тел лежали прямо на полу. Как будто склад некрасивых кукол. Даже не представить, что ведь все они жили, любили, страдали и радовались. Как нелепо и ужасающе просто.

Наверху послышались шаги.

– Эй, кто-то есть? Милиция.

– Иду.

На пороге стоял мужчина лет тридцати пяти, от которого пахло табаком и легким перегаром. Умные глаза, офицерские погоны, только в званиях я, хотя и была дочерью военного, к своему стыду, разбиралась плохо.

– Вызывали? Что случилось?

– Вот. Человек повесился на территории больницы.

Я махнула рукой в сторону каталки.

– Так, а почему он тут? Какого хрена вы его убрали с места происшествия? Вы что, судебную медицину не читали, девушка? Вы кто?

– Дежурный терапевт.

Вид у меня, очевидно, был дурацкий и совсем жалкий. Слезы катились без всяких видимых эмоций.

– Читала, давно… Я могу рассказать, что случилось.

– Так, сейчас вернемся в приемное отделение, там и расскажете в письменном виде. Осмотр потом, когда бригада приедет. Все понятно, девушка?

Он развернулся, но через несколько шагов остановился и опять повернулся в мою сторону. Я стояла на выходе из морга, пытаясь закрыть заедающий замок.

– Хотя давайте-ка тут мне все вкратце.

Мы вернулись в здание морга, и я, даже не подумав о том, что надо говорить, а что нет, просто пересказала все, как было. Мне стало страшно стыдно, но не оттого, что я выгнала несчастного мужика на улицу и, как мне казалось тогда, подтолкнула его закончить побыстрее свое жалкое бессмысленное существование, а потому, что я не могла сдержать тупых слез, и они текли по лицу помимо моей воли.

Нагадил – умей ответить достойно. Стыдно. Трусиха.

Офицер слушал мою галиматью молча, внимательно, а я никак не могла закончить свое сбивчивое изложение. Охранника Саню, как и обещала, убрала из своего рассказа, так же как и Люсю. Предательские слезы продолжали застилать глаза. Наконец я вроде исчерпала запас своей памяти о ночном событии, замолчала и тупо уставилась на каталку. Потом нащупала в кармане мятый промокший прямоугольник.

– Вот, еще паспорт нашли.

Офицер молчал около минуты, поглядывая то на меня, то на холмик под серым пальто. Уставшие глаза. Работа под названием «собачья номер два». После нашей, конечно. Или все-таки «номер один». Наконец он вроде оживился, и на лице появилось странное добродушное выражение.

– Девушка, вас как зовут?

– Елена Андреевна. Лена.

– Елена Андреевна, вы ведь пока эту околесицу никому не рассказывали, особенно последнюю часть?

– Нет, никому.

– Карточку на него какую-нибудь завели? Или что там у вас, какие документы полагаются?

– Забыли. Забыли в суете. Никак не могли из него даже имени вытрясти. Паспорт я уже потом нашла.

– Забыли, значит. Ну и хорошо, ну и ладушки. Давайте я вам тут закрыть дверь помогу, и пойдем бумажки писать.

Он взял ключи, без всяких усилий справился с замком, а потом включил рацию:

– Коля, отбой. Можешь не ехать.

Все прошло как в тумане. В приемнике притаилась тишина, все попрятались по углам и боялись высунуть нос. Только Алина Петровна демонстративно мыла полы и несколько раз проехалась тряпкой по милицейским ботинкам. Мужчина зашел со мной в терапевтическую каморку и расположился на диванчике. Я села за стол и почти два часа что-то писала под его диктовку. Не помню ни одного слова. Около девяти часов утра он ушел, прихватив с собой мои каракули.

– С вас романтический ужин, Елена Андреевна.

– Мой сотовый есть в списке на посту.